- Ты хоть чуточку скучал там? - робко спросила она.
- Поначалу - да, а потом... Знаешь, там чудесный бор, прекрасный воздух!..
- А как с дипломной? Продвинулось?
- Слабо... Вот отдохнул, теперь буду наверстывать.
- Может, в кино сходим? - безнадежно пригласила она.
- Кончу уж, свалю гору с плеч, и тогда... - Я подал Ире руку, взглянул в ее несуетные, умные, что-то тревожно ищущие во мне глаза и легкой трусцой побежал к троллейбусной остановке.
В комнате общежития я схватил бумагу и кратко написал Семену Емельяновичу о делах. Зная, что первой мое письмо прочтет Светлана, я передал ей горячий привет. Это было так мало для нее и для меня, столько хотелось сказать!.. Но зачем и о чем говорить? Зачем ей мое письмо, если она переписывается с другим?.. Вот если бы встретиться, хотя бы разок взглянуть на нее.
Я понимал, что вырваться к Светлане смогу лишь после защиты диплома. Я весь нервно напрягся, сжался, точно пружина... Вообще, учеба в вечернем институте приучила меня ценить и уважать время. А теперь и подавно на учет взят был каждый час.
Я прохладно встретил Людмилу Сячину, которая заявилась однажды вечером прямо ко мне в комнату и, не стесняясь парня, моего соседа по койке, поцеловала меня в губы.
- Бессовестный, уже целую неделю как приехал и не показывается! Как так можно? - с блестящими от веселой досады, яркими глазами, с шумным отчаянием накинулась она на меня.
Я лишь развел руками над столом, заваленным бумагами, и устало плюхнулся на
диван.
- Ужинал? - спросила Люсик, подсаживаясь ко мне.
- Нет еще...
- Я так и знала. А ведь уже девятый час. Пойдем в кафе. Проветришься, закусим... отвлечешься.
Я молчал.
- Верно девушка говорит, - поддержал Люсик па-репь-казах. - Надо мал-мал воздух дышать, голова свежить.
Мы вышли из общежития.
- А ты поправился, гляжу, даже потолстел слегка, - взяв меня под руку, без зависти заметила Люсик.
- Парное молоко пил вволю... Как вы, что ли, тут: бутерброд, кофе, сигарета...
- А ты? Ты-то разве не тут?
Я искоса взглянул в ее лицо: сквозь млечную матовость кожи просвечивали жилки на скулах, щеки были слегка напомажены... На зеленой бережок Боровки бы ее, прополоскать в прозрачной водице, прокалить бы лесным солнцем...
Помещение кафе - продолговатый, с низким потолком и кафельным полом зал - разделяла пополам невысокая декоративно-ажурная стенка. За ней, в правом углу, располагался бар, вся задняя подковообразная буфетная стенка его была ярусами уставлена разноформатными пустыми бутылками с этикетками иностранных винодельческих фирм. На стенах бара, покрашенных в тяжелый, какой-то красно-сиреневый цвет, тут и там были наклеены округлые, похожие на бумажные иллюминаторы плакаты - увеличенные кадры из зарубежных ковбойских фильмов: яркие красавицы амазонки и томные красотки, полуобнаженные, показывающие, как близко и доступно их небрежно прикрытое полупрозрачной вуалью, будто всегда желающее оставаться нагим, многообещающее тело; здесь же схватки сильных мужчин, стреляющих, скачущих на лошадях, обнимающих, целующих... Будто все эти обаятельные чужестранцы, выпив все бутылки и оставив их стоять на буфетной стенке, ринулись в зал и давали теперь какой-то фарсовый концерт тем, кто сидел за круглыми столиками бара и глазел на них, на то, как лихо можно жить...
