Передо мной же туманилась людская толчая в безымянном, безликом танце, упрощенном до абсолютной пустоты. Убогий, нелепый, он допускал пренебрегать собой, глумиться, в нем всё дозволялось, все было можно, потому что в таком танце всё и всем все равно!.. Переминаясь с ноги на ногу, долговязый юноша дымно сосал сигарету. Его партнерша по тапцу, повиливая тонким задом, откусывала, топорща пальчики, бисквитное пирожное... Танцуя, ели, курилп, целовались... В такой тесноте, однако, никто будто не видел, не замечал друг друга. Сталкиваясь спинами, локтями, танцевала, кривлялась сумма одиночеств. Хочешь - вставай в круг, тебя не прогонят, а наскучит месить ногами, можешь отойти - тебя никто не удержит. Каждый танцует свое и для себя. Люсик как пристроилась к толкучке с краю, так одиноко и трепыхалась, делая одни и те же жесты, выражающие какой-то суетливо-бестолковый бег на месте.
Возле нее потел высокий, с белокурой гривой, красивый парень, затянутый широким, в медных клепках желтым ремнем. Сутулясь и нервно корчась, он походил на больного радикулитом, которого, несмотря на хворь, заставили двигаться. Печально глядя на него, я с просветлением вдруг возмечтал: ему бы выпрямиться во весь свой дивный рост, тряхнуть пышной прядью, с поклон-цем подойти к Людмиле, взять ее, тонкую и стройную, за неслышную талию и под лучами забыто висевшей у потолка, но сейчас ярко вспыхнувшей бы люстры про-вальсировать по залу. И все приостановились бы непременно, замерли бы от изумления при виде их юной красоты...
Да, когда-то танец знакомил, сближал, сдруживал, украшал людей. Пригласить девушку на танец - с этой волнующей и подчас драматической минуты он для каждого и начинался. Сколько стычек, даже кулачных поединков зачиналось между парнями из-за того, что один был ловок, горяч в танце, а другой вял, неуклюж, с одним девушка охотно шла в круг, другому отказывала. То есть ценился, почитался не только сам танец, по и его умелый исполнитель, который сразу же становился многожды красивее себя обычного.
Были танцы довоенной поры и послевоенной. Заиграют их - и сразу угадывается, как бы озвучивается самая поэтическая сторона жизни старших поколений. Спросить бабушку, отца, старшую сестру, и они назовут танцы своей юности и, коль позволят силы, покажут даже, что и как они прекрасно танцевали. Они помпят. потому что им есть что вспомнить... А тут?
Душный рубиновый сумрак в зале, тяжелый, почти осязаемый на ощупь табачный запах, потные, масляные, озаряемые красными и едко-синими сполохами лица, беспрерывно кричащие из динамиков иноязычные голоса, яркие наклейки с непонятными словами на стенах, бутылках, на белых майках бородатых, сытых, с непроницаемо деловыми, наглухо застегнутыми лицами парней, будто колдующих за буфетным прилавком бара... - все это, казалось, обрушивалось на меня с целью уверить, убедить меня, что нахожусь я, пребываю сейчас вовсе не в родном городе, не в кафе на улице Калинина, а в неведомом каком-то, ничейном, что я уж и не Андрей Зверев, русский парень из строительной общаги, а некое аф-рикано-англичано-итальяно-американо-аргентино - немец-ко-французское какое-то всесветное существо, всюду будто живущее, но никому, даже себе, не принадлежащее, - этакая пушистая головка одуванчика, сорванная с корня и носимая веселым, пьяным ветром по всему белу свету.
Чувство душевной невесомости и одиночества охватило меня, отдалось в теле ознобом протеста. Я противился вы-стужающей мне душу какофонии и вспоминал кордой лесника, зеленую опушку перед его избой, добрые звуки духового оркестра, чистые глаза Светланы... И было тягостно, непривычно видеть то, что происходило в баре, привычном месте моего редкого досуга, где прежде меня все вроде бы устраивало.
-Ты долго еще собираешься сидеть как Христос в пустыне? - подскочив, игриво зашептала мне на ухо Люсик, обнимая меня за голову. - А то вон тот ковбой в черной сорочке проводить меня предлагает.
- Видный парень, только ломается, как паралитик...
- Что? - не поняла Люсик и, пропустив мимо ушей мою бормотню, щелкнула пальцами: - У нас есть там еще что-нибудь?..
- Посиди. Сейчас принесу... - Я пошел в буфет, вернулся со стаканом винного коктейля и двумя рюмками коньяку. - Давай выпьем, а то здесь просто невмоготу быть трезвым.
- Давно бы так! - с искристой улыбкой одобрила мой тост Люсик.
Мы выпили и пошли в круг, Люсик - танцевать, я тоже - по тому табунному чувству, по которому подчас невольно делаешь то, что и все. Да ведь я и пришел сюда затем, чтобы отдохнуть, потанцевать.
