Впрочем, рассмотреть хорошенько настенных киногероев, ослепительных красавиц мешала красная, нарочито созданная дымная мгла, озаряемая пульсирующими вспышками цветомузыки. Если бы раззанавесить окна бара, то лучи закатного солнца мягко осветили бы зал и людей. Но окпа были наглухо задрапированы, очевидно, для создания интима, таинственного уюта и доверия. Для интима, правда, пужна еще и определенная тишина, чтобы наслаждаться шепотом любимого, любимой. Под низким потолком бара неистовствовали же, подавляя все другие звуки и голоса и без продыха смепяя друг друга, но не меняя однообразной своей ритмичности, танцевальные мелодии, где ведущим инструментом был барабан. Басистые, с хрипотцой мужские и оголтело-страстные женские иноязычные голоса неслись будто не из динамиков, а из наклеенных бумажных иллюминаторов, как звуки порочно-роскошной жизни выглядывающих оттуда красавиц.
- Шикованно, правда? Всего неделю как открыт после ремонта. До восьми вечера тут кафе, а после - бар-ресторан! - перегнувшись через стол, крикнула Люсик, видя, с каким интересом я оглядываю сверкающее, дымящееся, прыгающее нутро бара.
- Так, так, - сказал я, с некоторой робостью адаптируясь в неузнаваемом зале. - Ну, с чего начнем?
- Начнем с того, что мы трезвые, - хохотнув, предложила Люсик. - Что будем пить, есть?
- Да тут и без вина можно охмелеть - от дыма, - сморщившись, забормотал я.
- О, как ты избаловался на лоне природы! Ничего, привыкнешь, обтерпишься... Для того сюда и приходят, чтобы отключиться, побалдеть. - Люсик взяла из моих рук червонец и, виляя между столиками, пошла к буфету, где, облитые снизу густым, свекольно-красным светом, два холеных бородатых молодца творили коктейли п музыку.
Перемогая музыку, сидящие и танцующие возбужденно разговаривали и курили. Курили все без исключения, словно курение было основным условием присутствия человека в баре, участия его в какой-то негласной, но обязательный для всех здесь игре. Курили бесцельно, вроде бы без надобности, но жадно, картинповзволнованно.
Люсык, поставив передо мной два стакана коктейля, достала из сумочки пачку сигарет и спешио-нервно закурила, услажденно откинулась в креслице.
- Какой-то заторможенный ты сегодня, - пососав через соломинку напиток, выговаривала она мне.
Вынув из своего стакана соломинку, я несколькими глотками выпил холодный, вмиг освеживший меня напиток и потянулся за сигаретой. Люсик чиркнула зажигалкой, поднесла к моим губам огонек. Красивые, бесстрашно распахнутые глаза ее приблизились.
- Ну, что бы ты желал сейчас? - с многозначительным намеком во взгляде и голосе спросила она, кладя свою ладонь на сжатый мой кулак.
- Я?.. Я бы попросил уменьшить громкость той шарманки. Я же пришел сюда не только танцевать, но и отдохнуть, побеседовать... и ради сохранения голосовых связок готов уплатить тому... бородатому. Я очень прошу, Люсик. Сходи. Он девушку лучше послушает. Попроси его приглушить музыку или сделать маленький антракт.
- Человек платит, заказывая музыку, а ты...
- То было прежде, в старые добрые времена.
- Ох, ненормальный! - шикнула на меня Люсик, но тут же улыбнулась и как на подносе понесла эту сотворенную улыбку к буфету...
Музыка прекратилась, внезапная тишина разом выявила застольный гомон, который стал мало-помалу смолкать. Потекли минуты относительного затишья, отрезвления, молодые люди отрывались от пепельниц и рюмок, ознакомительно взглядывали друг на друга издалека, словно неостановно низвергающиеся под вспышки цветных молний танцевальные мелодии не только оглушали, но и ослепляли их. Но уже минут через семь-десять какой-то вихрастый юноша нетерпеливо выкрикнул:
- Музыку! Эй там... Музыку!
Тишина, обернувшаяся временным уютом, неспешным разговором за столиками, была в тот же миг прервана.
- Ну вот... как же тут приглушить музыку, если люди хотят танцевать?! - с веселой беспомощностью развела руками Люснк. - Да и заплатили же мы за нее при входе. Пусть играет... Кстати, пошли станцуем?
- Рановато. Посижу малость.
- Ладно, я одна схожу. - Люспк ввинтила в пепельницу дымящуюся сигарету и отошла.
Юноши и девушки табунком топтались на одном месте, будто растирали на скользком полу окурки. Некоторые, делая эти однообразные, простенькие движения, легонько подскакивали, подсекая то одну, то другую ногу - так в мороз греется на автобусной остановке прохожий, ожидая припозднившийся транспорт. Движения были непроизвольны, случайны, заучивать их не требовалось, они были из тех первобытных наипростейших двигательных актов, какие человек выполняет безотчетно-естественно, почти механически, они живут, закреплены в нем как рефлекторное умение шагать, моргать, чесаться, жевать... То есть суть и цель исполняемого танца как раз и заключались в том, чтобы ничего пе исполнять, быть свободным и независимым от каких-либо самых элементарных условий самого незатейливого танца, который всегда что-то рассказывает и показывает. Даже танцы дикарей у костра полны ритуалного смысла н содержания, они и страшны, и красивы, и грозны, и нежны - в них то ли ликование, то ли человеческая печаль, то ли гнев, то ли счастье и надежда...
