Еремкину давно, наверное, не показывали на дверь, он страшно оскорбился и, не прощая Ире дерзости, тотчас заказал телефонный разговор с областью. Вскоре он приоткрыл дверь и едко-победно шепнул:
- Иди. Чепилов ждет тебя на проводе.
Начальник управления, которому Еремкин уже доложил о Сырковой как о распоясавшейсяхамке, спокойным, мягким голосом выразил сожаление но поводу недоделок на Боровском мосту и пообещал, как только спадет напряжение, свойственное строителям в конце года, как только мало-мало высвободятся техника и люди, послать их на мост. Он ни словом не обмолвился об акте, не просил, не требовал его подписать, но, обещая устранить недоделки на мосту задним числом, молчаливо, со стыдливой неловкостью присоединялся таким образом все же к мнению приемной комиссии. Тогда Ира попросила Чепилова продлить ей командировку и, получив разрешение, за один день обошла в районном городке многие организации, которые могли и просто обязаны были ей помочь доделать на объекте сущие пустяки, порадовать тружеников района сдачей в стройБоровского моста. И общество охраны природы, собирающее со своих членов немалые взносы, но подчас не знающее, где их применить, п мебельная фабрика, и райком комсомола, у которого были прекрасные шефские связи с тепловозным депо железнодорожной станции, - все они оказали Сырковой неотложное материализованное внимание, выделив в ез распоряжение четырех газосварщиков, автомобиль и полтора десятка длинных железных труб.
Всего три дня понадобилось, чтобы сварить из них прочную балюстраду для моста.
- А красить перила помоглимальчики,их лесник приводил, - рассказывала мне Ира.
- Семен Емельянович?
- Да, кажется, так его называли...С бородой. Глаза такие хорошие, честные.
Обо всей этой истории с мостом Ира подробно рассказала мне в палате районной больницы, куда я приехал к ней из города. Она простудилась: была слабо одета, но, забывая об этом, часами кружилась на мосту, среди рабочих, на холодном, уже несущем первые снежинки октябрьском ветру. Из гостиницы с высокой температурой была доставлена в больницу. В управлении о ее болезни узнали лишь через неделю, когда Ира, малость оклемавшись от левосторонней очаговой пневмонии, позвонила из кабинета врача Чепилову, сказала, что она готова подписать акт о приеме моста. Чепилов пригласил Еремки-на, а Еремкин затем вызвал меня.
- Комсомольское тебе поручение: поезжай в район и проведай свою подружку, - сказал он негромко, без какого-либо выражения па лице и в голосе, без своего напускного заикания. Помолчав задумчиво, добавил: - Она там приболела малость... Говорил ей - не горячись. Все само собой бы... Но вот... такая уж. Упорная она у тебя. Ну, всего доброго. Поезжай, помоги там... привези ее.
Последняя фраза Еремкина встревожила меня. Почему «привези»? Неужели Ира так больна, что и ходить не может? Авария какая-нибудь случилась?..
Но я не стал расспрашивать угрюмого Еремкина и в тот же вечер поездом выехал в районный городок.
Под усьгаляющий стук колес попутчики мои быстро заснули, а я лежал в темном купе с открытыми глазами. «Что же все-таки с Ирой?» - спрашивал я себя, ощущая, как сквозь эту тяжелую неясную тревогу проталкивается другая тревога - легкая, радостная. «А что со Светланой?» Не написала, не приехала... Но вот я сам еду, и мы встретимся! Да, да! От райцентра до Сосновкп всего-то тридцать километров. Проведаю Иру, помогу чем могу и... «Здравствуй, Светлана! Здравствуй, миленькая!.. Здравствуйте, Анастасия Семеновна! Привет Семену Емельяновичу!.. Ну, как мосток? То-то же. Сказано - сделано!»
Но стоило мне в тесном больничном коридорчике встретить Иру, неузнаваемо бледную, с сухими, потрескавшимися, какими-то мертвенно-сиреневыми губами, встретить ее робкую, изумленно-благодарную улыбку, как в душе моей что-то горько и горячо рванулось ей навстречу, распахнулось перед ней. Это была не жалость, не сострадание, а чувство какой-то давней, накопившейся потребности повиниться перед ней за что-то, за расточительную свою самоуверенность, с которой я долгое время удерживаю возле себя эту добрую, умную девушку на очень слабом, скудном пайке внимания, за то, что из-за меня она оказалась здесь, в этой хмурой больничке... Я больше ни о ком не думал в эти минуты, глядя на нее, видя, как глазами и жестами она словно бы извиняется передо мной за то, что предстала в таком неподходящем виде.
-Что тебе принести с базара? - спросил я ее.
- Ничего. Побудь со мной... Главное,ты себя принес, - ответила она.
Мы сели на жесткий деревянный
диван в коридорчике. Я положил ладонь на горячую руку Иры, легонько погладил ее нечесаные волосы, и она опять стала оправдываться, извиняться за свою болезнь.
