Перескакивая с ноги на ногу, я петушился вокруг Лю-сика, на которую слишком часто поглядывал белокурый парень. Тревожный изгиб бровей, чистый лоб, выразительные, умные глаза - он был прекрасен, пока сидел за столиком. И сразу становился убогим, жалким, дерганым эпилептиком, когда вставал в круг и трясся на окаменело полусогнутых ногах, конвульсивно дергая руками и запрокинутой головой. Танец уродовал его, никак не вязался ни с его изысканной одеждой (если не считать чересчур широкого поясного ремня), пи с глубоким взглядом, парень будто передразнивал самого себя.
Минут через десять мы случайно столкнулись с ним в выходных дверях.
- Простите, - кивнул он мне и, выйдя на воздух, закурил в полутьме.
Я тоже достал сигарету и зашлепал ладонью по карманам: мои спички и Люсикина зажигалка остались на столе.
- Пожалуйста, - подал он коробок. Мы дымили и молчали.
- Как вы считаете? - начал я, потеряв надежду услышать от него что-либо. - Вот, говорят, музыка - язык души, самый поэтический и тонкий. Это-де область чувств и настроений... Но какова же наша эта душа, если нас не оскорбляют, не возмущают эти плоские, бедные мелодии и ритмы?
- Сложный вопрос, - мягким баритоном ответил белокурый, глядя мимо меня на плотные оконные шторы, сквозь которые чуть проступал заревой свет из бара. - Богатую, стоящую музыку надо слушать в театрах и концертпых залах. А эту... танцевальную, увеселительно-массовую, ширпотребовскую, так сказать, нам суют повсюду. Обойдите парки, танцплощадки,кафе, рестораны - везде такая же танцевальная анархия: кто во что горазд... Были когда-то разные там вальсы,летки-енки, польки... Сейчас танцы - никакие, понимаете? Ни-ка-киш-ные! Вот. Это во-первых...
- Ну а где же эти... танцмейстеры, или как их там?.. Регулировать же надо все это, облагораживать.
- Конечно. Я, например, хочу танцевать, но не хочу весь вечер надоедать себе двумя-тремя примитивными движениями, то есть ничего не танцевать. Изобретаю что-то свое, вытворяю нарочито немыслимые жесты... Я видел, как вы наблюдали за мной. Что ж, и на этом спасибо.
Парень невесело-беззвучно засмеялся, докурил сигарету и повернулся к дверям.
- Вы сказали «во-первых». А что во-вторых? - остановил я его вопросом.
- Во-вторых... Как известно, танцевальные ритмы и сами танцы всегда, во все времена чередовались, сменяя друг друга. Чарльстон, к примеру, сменился медленным фокстротом, затем шел твист... Но никогда на танцплощадках (а я говорю лишь о них), никогда не задерживались на столь долгийсроктанцы ни-ка-киш-ные. Странно, но эта пустота оказалась удобной для нас нормой, от которой вроде бы и отступать уже не надо. Мы будто дошли до самого пика в развитии танцевального досуга молодежи н на нем решили остановиться навсегда...
Мимо нас прошагали в бар трое парпей с красными повязками дружинников. Вскоре же вышли и, ощупав нас торопливыми глазами, удалились. «Да, - мысленно поддержал я парня, провожая дружинников взглядом. - Вот если бы мы держали друг друга за грудки, они вмешались бы. Если бы я приставал к девушке в тех кустах, они увели бы меня в милицию. А тут никаких ЧП. Заглянули - тяжело пьяных нет? - и пошли дальше. А то, что эта... эта стервозная... магнитофонная машина, - я с досадой посмотрел на окна глухо клокотавшего бара, - размалывает, ежевечерне дробит, как мельничный жернов, растирает во мне, в нас что-то самое нежное... Этого они не видят... Когда вот так, мимоходом, издалека. Ведь грудь моя не стеклянная...»
- Мальчики, я совсем вас потеряла! - к нам незаметно подошла Люсик.
-Знакомьтесь, - приглашающекивнуляпарню, называя ее и свое имя.
- Юрий, - парень поочередно пожал наши руки.
- Вы оригинально танцуете, Юрочка, - сразу же за-фамильярничала Люсик.
- Да вот на досуге... иногда пытаюсь поднять себя за шнурки собственных ботинок, - придерживаясь навязанного ему дружеского тона, с легкой иронией сказал Юрий, вынимая и разминая тонкими нервными пальцами сигарету.
- И где так научились? - пытала Люсик.
- На дискотеке, в нашем политехническом...
