Но куда ей! Она ни разу не поступила столь разумно и справедливо. И опять вот дотерпела какие-то сутки и все-таки не одолела соблазна, потянулась к конверту. Глянула на Алешку, который продолжал спать поверх одеяла. «Да отстаньте вы от меня! Не надо мне вашего одеяла! Я теплокровный, как папа. Папа тоже не любил спать под одеялом. И сон у меня каменный, как у папы». И снова, как много раз до этого, ей почудилось, будто не конверт взяла, а плеснула ей в руки теплая, легкая, дальнего разбега волна.
«Помню, помню!-самозабвенно вторит Алексею Туська.- Я всего папу помню! Папа не любил! Папа всегда без одеяла!»
«Вот завралась! -обрубает брат-правдолюбец.-Откуда ты-то все это знаешь? Это все еще до тебя было. Ты еще на свете как следует не объявилась! Вот врет, вот врет!»
Теплая волна откатилась, белый конвертик потяжелел, оттянул руку камнем. «Дура! Дуреха! На что надеешься? Чего все еще ждешь? Ведь не на что! Нечего! Ясно тысячу раз!» Но когда развернула письмо, теплая волна-раз!-и окатила ее всю с головы до ног, ослепила, так что не сразу глаза нащупали первое слово. А как только нащупали- помчались опрометью от строчки к строчке... А вдруг?
«Приветствую тебя Света! Ну и как? Все еще считаешь себя лучшей из лучших и что поступила правильно дав мне от ворот поворот а сама тянешь лямку и делаешь вид что тебе легко как птице в небе. Давай давай. Ты ведь у нас гордая. Только непонятно чем тебе особенно гордиться. Семью не сберегла и туда же. До тебя все еще не доходит что поступила глупо нерентабельно людям на смех. Эх ты. Другие женщины еще с какими алкоголиками живут и ничего не фыркают а ты расплевалась со мной со своим мужем отцом своих детей. А разве я пью? Я выпиваю. И умная бы женщина не портила бы из-за такого пустяка мужу кровь а детям жизнь. Но меня не проведешь. Ты свое получила. Наревелась в подушку когда меня разогнала и продолжаешь реветь. А я ничего. Меня с руками женщины рвут. Тут на Севере мужчины особый дефицит. И никаких нотаций не читают. В настоящее время живу с такой красавицей что тебя с ней рядом смешно поставить. Сама машину водит сама мне коньячишко покупать рада. А ты перемудрила как последняя истеричка и вышла полной дурой со знаком качества. С чем тебя и...»
И дальше все в таком же роде. Без запятых, как бы на одном дыхании, залпом, словно это возможно. А все от неуверенности, что на этот раз уж наверняка разнесет вдребезги... Вот глупый.
Но он, конечно, не преувеличивает, когда говорит, что тоже много чего знает и понимает. Однако не все. В том-то и горе, что есть такое, чего он не понимал и не понимает.
Сколько способен проглотить человек? Ой-ей! Особенно, если у него двое детей, а потом трое. Особенно, если девочка еще не выучилась говорить «мама», но вот-вот выучится, а по правилам, как известно, за словом «мама» ее следует научить слову «папа»... Мать, женщина может очень-очень многое проглотить. Вы даже и не представляете, чего и сколько. И «дуру», и «истеричку», и «пошла ты к...».
И она глотала. Добросовестно и неутомимо. С того самого дня, когда ее сильный, красивый, удачливый муж впервые нетвердо перешагнул порог, швырнул чемоданчик, рванул китель так, что разлетелись сияющие гербовые пуговицы, и фальшиво-торжественно возвестил:
- Аут! Приземлились! Кончился командир корабля, летчик первого класса Михаил Воеводин, списан на землю согласно заключению медкомиссии! Изжеван и выплюнут! Ур-ра!
- Миша! Что с тобой? За бутылку... Но ведь это же не выход... Сядем, подумаем... Миша! Родной! И на земле люди живут, между прочим... И неплохо... Тот же Игорь Рукавишников. Когда списали- как переживал. А теперь работает на междугородном «Икарусе», веселый ходит, довольный...
- Рукавишников! А я-Воеводин! Есть разница? И вообще-необразованность твоя... бр-р... В России, милая, порядочные люди издавна при давлении обстоятельств... бутылку на стол! Обижен! Низринут! К черту нравоучения, поучения, инструкции, кодексы! Буду веселиться! Не хочешь? Хочешь речи толкать? Ах, ты, оказывается, из тех, которые думают, что все знают, кому чего вредно, кому чего полезно? А я с тобой сиди, выслушивай? А ежа жареного не хочешь?
Женщина, мать, может столько всего проглотить... И во имя того и во имя этого. Но в конце концов наступает момент, когда-все, больше не глотается. Ты бы с радостью, может быть, и еще, а только некуда, с верхом, через край...
Вот этого он и не учел. Потому и не ленится, пишет письма, повторяется... А она давным-давно сыта-пересыта.
Идет в кухню, рвет письмо, а клочки сжигает в пепельнице.
За окном-квадрат темени. Памятник тому, что было да сплыло. И где-то там, в неизвестности,-Николай. Сколько раз он уходил и возвращался безо всяких историй!- Взрослый же парень, вполне сознательный, достаточно собранный, а не какая-нибудь размазня и тряпка. Можно же прилечь и хотя бы подремать?..
Где там! Вроде штопаешь Туськины колготки, вроде вдеваешь новую резинку в Алешкины плавки, вроде Журнальчик почитываешь, а на самом деле ждешь и не веришь, что и на этот раз все обойдется, и каждый твой жалкий нервик на карауле, каждая жилочка на пределе. Как с фронта ждешь, с театра боевых действий. Смешно? Смейтесь...
И вот он-еле слышный поворот ключа.
- Коля! Пришел...
Срываешься со стула, бросаешься навстречу, готовая то ли смеяться, то ли реветь в голос, и хватаешь его, и обтрагиваешь, чтобы всем телом, а не только глазами, убедиться, что в целости и сохранности.
- Ма! Ну разве можно уж так, ма?-ворчит он, глядя на нее сверху вниз с искренним соболезнованием и таким же искренним раздражением.- Я, получается, ни много ни мало-преступник. Не даю родимой матери-труженице выспаться. Ну жизнь...
- Тихо! Тусю разбудишь! -шепчет она ему расслабленными, счастливыми губами. -Чайник горячий, пей
чай - зеленый заварила.
Девицу Анастасию разбудить никак нельзя. Девица Анастасия-существо ужасно чуткое. Вскочит и с закрытыми глазами лепечет вздор. И потому она, мать, проходит в спальню без единого звука, забирается в постель осторожно, как, положим, опытный минер или разведчик в тылу врага. В последний раз прислушивается к Туськиному дыханию, убеждается-не сопит, не подхрапывает, значит, нос сухой, простудой не пахнет, пронесло
...
...Засыпая под дальний, в кухне, шелест газеты, которую Николай вздумал читать по обыкновению среди ночи, припомнила, как сегодня выставлялась у Круглого камня. Подумала: «Хо-хо... Если бы те, на пляже, молоденькие-премолоденькие, персиково-миндальные, знали обо мне все? Вот бы вытаращили глазки! Ой-я-я-я! Только зачем им знать все? С какой стати? Всему свое время...»
И вдруг, вроде вовсе без причины, под закрытые веки набежала горячая влага, по горлу прокатилась судорога готового вырваться наружу рыдания. Но-Туська... Но-Николай... Зажала горло рукой, подождала, проморгалась и то ли попросила, то ли потребовала: «Не надо! Не надо им знать все-все, что знаю я! Они же так верят! Надеются! И мальчишки... Мальчишки тоже хотят быть счастливыми. И чтобы рядом с ними было хорошо, надежно, поправимо. Не всегда знают, как, что, каким путем, вспыхивают, гаснут, взлетают, падают, отчаиваются, но опять рвутся, надеются... Им надо помогать... Им! Очень и очень! А женщины как-нибудь сами себе помогут...
Серия: Рассказы про любовь
