Шоколад Анастасия Семеновна не взяла, а колбасу приняла. Ответно вымахнула передо мной на стол мед, сметану, масло, творог, сырые яйца... Я выпил стакан изумительных сливок и, выйдя на крыльцо, сощурился от лучей солнца, уже желтого, по-дневному слепящего. Всюду еще жила тишина деревенского красного утра, лишь в кустах сирени верещали какие-то пичуги да на задворье глухо вскрикивал петух... Радовали глаз молодая, блестящая июньская трава во дворе, зеленые всходы редиски, огурцов, лука на огородных грядках, густо-синее кроткое небо, высоко подпертое там и тут округлыми верхушками гладкоствольных мачтовых сосен. Идти в затепепиый домик и наверстывать педоспанные часы мне расхотелось. Я вышел за ворота и вдоль стоящих поодаль друг от друга домов зашагал по песчаной тропинке мимо пасущихся на лужайке молоденьких телят.
Поселок я обошел за полчаса, ознакомившись со всеми его скромными достопримечательностями. И маленький, на полсотню рабочих, цех - филиал районной мебельной фабрики, и прилипшие к нему такие же приземистые кирпичные строения, помеченные вывесками «Столовая», «Сельмаг», «Пекарня», и вытянутое вдоль голубовато блестящих рельсов стандартное, выкрашенное в стандартный коричневый цвет зданьице полустанка с крохотным залом ожидания и буфетом на четыре стола, и продолговатый, похожий на казарму рубленый дом школы - все небольшое, давнее, раз и навсегда построенное не на вырост, а в меру текущей и вместе с тем как бы навсегда устоявшейся здесь жизни. Лишь поезда тяжело, с железным грохотом проносившиеся мимо станции, сотрясали землю и дремотно зависшую над поселком тишину. Некоторые останавливались на две-три минуты и будто спешили удалиться, увезти поскорее от этого незамордованного пока еще уголка природы глазеющих из окон пассажиров. Бедное меню в столовке и скудный ассортимент товаров в магазине лишь тронули меня свидетельством простоты и скромности жителей Сосновки. Много ли им нужно, думалось, если у каждого есть все свое - и молоко, и масло, и овощи, и мясо? Они довольствовались, имея в магазинчике лишь хлеб, соль, сахар, мыло, спички - товары первой необходимости, они, видимо, постигли простую истину: как бы богато ни заваливались прилавки, людям все равно чего-то всегда будет пе хватать.
- Хорош поселок. Все тут под рукой, - поделился я первыми впечатлениями с Анастасией Семеновной, вернувшись в дом.
- А что «все-то»! В магазине, сами видели, кот наплакал. За каждой тряпкой в Оренбург, за двести верст, катаемся.Цветочка-то вотуехалавчеравгород. Платьице модное, туфелькиавосьсумеет приглядеть. Хоть в лесу живем, а девке принарядиться охота... Да и замуж собралась... Правда, жених-то еще далеко, служит. А как демобилизуется, так и свадьбу стряпай.
- Она, Светочка, что ж... учится иль работает? - зачем-то поинтересовался я.
- Школу кончила в прошлом году, надо бы куда-то дальше... Учительница сказывала: большие способности у Цветочки, особо в математике. Цветочка ухватилась, за совет, в институт нацелилась, да по конкурсу не прошла. Теперь в пекарне работает... Про учебу уж не заикается. Ей бы сейчас только разгон в жизни брать - умна, добра, приглядна, - а она как
курица на насест спешит.
- Знать, хорош парепь, - заметил я, чувствуя, однако, что будущий зять чем-то не приглянулся будущей теще.
- С пеленок его знаю, - вяло качнула прямыми плечами Анастасия Семеновна. - Вон они, Пилюгины, через три двора живут... Смирный паренек, симпатичный для тутошних мест. Парней, женихов-то здесь раз, два - в обчелся. Не до выбора. Подрастают и фьють - упорхнули, кто в армию, кто в город... Я о чем? Зеленые они, Коля с Цветочкой, без специальности, без образования. Я по себе знаю, как плохо жизнь начинать с голыми-то руками... А уж какая смышленая в учении я была-а! И-их! На лету все схватывала. Но маманя по темноте своей меня к большой грамотности так и не допустила. Считать, писать, говорит, выучилась - и шабаш. В семье дел много, нечего на баловство время транжирить. А семья наша была большая, да без головы - отца кулаки убили... Всего-то одип годок в школу я походила. Книжки любила, но мамка запрещала читать, окромя букваря. - Анастасия Семеновна доверительно-хитренько улыбнулась, обнажив щербинку в верхнем ряду зубов. - Он у меня был газетой обернут. Глядит мамка: читаю обернутую книжку, и спокойна - дочка делом занята. Тогда я стала газетой все
интересные книжки обертывать. И читать. Потом маманя букварь под подушкой пашла в тот час, когда я на крылечке другую книжку читала. Хворостиной меня по заду секанула. Столько делов по дому, кричит, а она ишь, барыня, расселась расчиталась!.. И в кино не пускала. На всем экономила мамка, в бане лишь один раз голову намыливала. Только после войны, вот уже незадолго перед своей смертью стала по два раза намыливать... Копейку берегла, все норовила нас, детей, обуть, одеть, в люди вывести. И царствие небесное ей, покойнице, за все старания. Жалко, однако, - не понимала она, какой дорогой в люди-то выходят, что у безграмотного все дороги куцые... А теперь чего ж молодым не учиться? И туда и сюда их зовут, нарасхват приглашают...
