Анастасия Семеновна встретила нас густым фасолевым супом, яичницей-глазуньей, пышными ватрушками. Старик и я умылись, скинув с себя потные рубахи. Светлана тут же принесла нам ветхое, но чистое мужское белье. Старик надел просторную белую рубаху, а я лишь перекинул через плечо какую-то линялую распашонку, предпочитая оставаться до пояса обнаженным. Возле избы, в безветрии, настоялась жаркая духота, комары попрятались от солнца, можно было свободно загорать.
- А ничего, не оробел наш строитель.Сперваморщился, чертыхался, потом свыкся, пошел... - за обедом похвалил меня Семен Емельянович.
- Не зря в помощники просился. Да и сподручное дело оказалось. Человек-то рабочий,не нз каких-тотам фырх-пырх, - Анастасия Семеновна повертела в воздухе растопыренными пальцами, словно понянчила невидимого неженку дитятю, - а нз большой семьи...
- Как руки-то? Мозолей много? Восемь часов отмахать - это, брат, без привычки нешутка, - ласково бурчал старик.
После позднего и сытного обеда стало будто еще жарче, и Анастасия Семеновна посоветовала мне передохнуть в избе, там за притворенными ставнями собралась в горнице спасительная прохлада. Не мешало бы соснуть с часок: встали-то в четыре! Но тут я увидел, как, взяв наши рубахи, Светлана зашагала по тропке в лес.
- Ты куда обмундирование наше уносишь? - догнав ее, шутливо спросил я.
- Сполосну их, через час высохнут.
- Я и сам могу... В армии гимнастерки почти всегда сами стирали.
- Там женщин рядом не было, а тут, пожалуйста, к вашим услугам. - Светлана с улыбочкойразвеларуками.
Когда подошли к речке, она скинула с ног растоптанные кеды, засучила вельветовые брючки и, нежно ойкнув, вошла по щиколотки в воду.
Вода в речке была ключевой живости и прозрачности, с ярко-зелеиыми на фоне песочного дпа, извивающимися, как бы непрестанно машущими вослед течению, космами водорослей. Светлана положила рубахи, кусок мыла на торчащую из воды плаху и, оглянувшись на меня, стеснительно предложила:
- Вон там, за кустом, поглубже, почти до пояса. Можешь искупаться... А я тут постираю.
Она отвернулась и замерла, ожидая, когда я уйду. И я отошел.
Куст ивы раскинулся шагах в двадцати, белесо-зеленые ветви свешивались до самой воды. Дно здесь проглядывалось неясно, терялось в зеленоватой толще чуть замедляющегося течения, которое там и тут прочеркивали серебристые иглы рыбешек. Я разделся и с травянистого бережка соскользнул в неожиданно теплые, как парное молоко, быстрые струи Боровки.
В такой воде, почти не охлаждающей, а лишь нежно ласкающей тело, можно было купаться до бесконечности. Я плавал, пырял, бегал встречь течению, поднимая фонтаны брызг, с отрадой замечая, что Светлана слышит и видит меня. Она уже кончила стирать и, повесив рубашки па растопыренные сучья старой, валявшейся па берегу коряги, села на бережок, свесив ноги в воду.
- Да искупнись же! - крикнул я. - Водичка - прелесть.
- Сама знаю, но... я без купальника, - конфузясь, сказала опа.
- Подумаешь, купальник!Что тебетут, городской пляж? Перед кем красоваться?
Она посидела еще минуты две, искоса взглядывая в мою сторону, потом встала, резким движением сняла майку, брючки и, оставшись в бледно-голубых, плотно облегающих загорелые бедра трусиках и в простеньком, такого же цвета узком лифчике, крикнула мне стыдливо:
- Ну, отвернись, пожалуйста.
Светлапа бросилась в воду, по-девичьи шумно заколотила ногами, взбивая белые брызги, но тут же встала - плыть было некуда.
- Идем сюда, здесь даже мне по грудь! - позвал я, поддаваясь течению, которое спосило, приближало меня к Светлане.
- Мне и тут хорошо, - отмахнуласьонаи начала подпрыгивать в воде, по-дельфиньи выскакивая из нее с каждым подскоком все выше и выше. Я и сам не заметил, как оказался близко от девушки, метрах в пяти.
- Попробуй этак пошлифуйся! - крикнула она, взлетая и падая шумным водяным столбом.
Я подпрыгнул раз десять и выдохся:
- Фу, тяжелей косьбы!
