Прокопий Алексеевич обостренно - все у него внутри напряглось - увидел, как палец с грубыми ногтями и заусенцами лег на спусковой крючок, и вдруг понял, что стоит ему сейчас остановиться или замедлить шаги, показать свою растерянность, как сразу брызнет сноп слепящего огня... Секунды растягивались до бесконечности.
Не спуская глаз с Матвея, он медленно приближался к нему. Егорша со страхом следил за молчаливым поединком мужиков, и парню вдруг показалось, что Ширяев на его глазах вырастает в какого-то великана и с каждым шагом возвышается над отцом, закрывая огромным телом и клин чистого неба, и маленькую опушку леса...
Ширяев подошел ближе и ощутил, как может дрогнуть скрюченный палец Матвея на спуске и жакан, разрывая кожу тела и ломая ребра, развалит его сердце... Прокопий Алексеевич по-прежнему шел к Матвею, решив последним отчаянным шагом переступить ту грань, за которой уже нет страха и сожаления о совершенном.
Кирькин по-прежнему стоял закаменело, лишь примороженная усмешка кривила лицо. На морщинистом лбу высыпал пот. В глазах у Кирькина промелькнула злая решимость...
- Ба-атя, не нужно! - со страхом закричал Егорша и, останавливая отца, метнулся к нему, хватаясь за стволы ружья.
Раздался выстрел. Он прозвучал как-то глухо. Точно ударили в мох. Сорвались с кустов вороны и закричали... Егорша, странно приседая, качнулся и, зажав руками бок, упал на траву. Приподнялся, с удивлением посмотрел на отца, схватил ртом воздух и попытался что-то сказать... Кирькин, откинув ружье, схватил Егоршу за голову, хрипло спросил:
- Сынок? Егорша, да как же это?! Сынок?!
Егорша зашевелил губами. Ширяев, увидев потемневший от крови свитер парня, оттолкнул в сторону Матвея, разрезал ножом одежду, отстегнул ремень, полоснул нижнюю рубаху, разрезая ее на ленты. Скрутил тампон, прижал к ране, закричал Кирькииу:
- Рви исподнее! Быстро!..
Матвей сбросил телогрейку, стал дрожащими руками рвать на себе нижнюю рубаху и, как в полузабытьи, бормотал:
- Ах ты, боже мой! Ить насилу уговорил его... Мол, последняя охота перед уходом на службу...
Закричал что-то протяжно, по-звериному тоскливо, схватил за плечи Ширяева, повернул к себе и с ненавистью выкрикнул в лицо:
- Все из-за тебя, проклятый! Убью! Все равно убью, Лешак! Не жить тебе на свете, помяни мое слово!
- Опосля убьешь, - оттолкнул его Ширяев и зло приказал: - Гони лошадь! К зимовью отвезу Егоршу! Там рация... Вертолет вызову. Да шевелись, гад!
...Лошадь хрипела, бешено косила глазами, приседая на задние ноги. Прокошш Алексеевич, обрезав ремни, сбросил на землю вьюки, перевалил Егоршу поперек спины и сел в седло. Лошадь качнулась под его тяжестью. Он хлестпул изо всей силы по крупу и рванул с места в тяжелый галоп... Секли ветви, а Ширяев, прижимая к себе раненого, потерявшего сознание Егоршу, хлестал и хлестал мерина, выжимая из него всю возможную резвость, боясь только одного - чтобы конь не споткнулся на лесной троне и не засек ноги.
За ним с мокрым от слез и перекошенным, обезумевшим лицом бежал Кирькин. Силы оставляли его. Он падал, снова поднимался, твердил как заклинание про себя: «Господи, токо спаси мово Егорушку! Токо спаси!..»
От бега зашлось сердце и боль пронзила бок. Кирькин вацегшлся за корень и распластался на тропе. Приподнялся и, дыша как загнанная лошадь, начал вглядываться в даль, но уже ничего не видел.
С поляны доносилось карканье ворон и лай собак. Кирькин поплелся туда. У туши вились воропы. Лайки, озверев, с хриплым лаем отгоняли птиц. Одна собака бросилась к хозяину, но он пинком отшвырнул ее. Лайка в.овизгнула, поджала хвост. Натолкнулся на ружье, схватил его и стал яростно бить о пень:
- Будь все это проклято! Проклято!..
Разбив вдребезги ружье, он схватился за голову и протяжно застонал, неизвестно кого моля о пощаде...
Юрий ПОМЧЕНКО
