Но уже через мгновение луч надломился, прогнулся, начал раскачиваться, путаться в созвездиях. Бронетранспортер помчался на полной скорости вокруг кишлака, а ему вслед уже неслись с гор мины. После каждого разрыва Уляшев закрывал глаза: накрыли или нет? Но двигатель не замирал, он лишь удалялся все дальше и дальше от затаившегося в недоумении отряда. Было ясно пока одно: Воронов нарушил приказ, обнаружил себя, вызвал на себя огонь. Но ради чего? Что заставило это сделать? Какие обстоятельства?
- А что будет с Ритой? - испуганно спросила Анна Николаевна.
Уляшев оглянулся на врача. В солдатских ватных брюках, бушлате и шапке она казалась совсем маленькой и беззащитной.
- То же, что и со всеми, - словно размышляя сам с собой, проговорил майор. - Все то же, Анна Николаевна.
Все притихли, почувствовав в словах командира тревогу.
- Продолжать движение, - подал он тихую команду. Десантники встали было у машины, но в это время
там, у Воронова, застучал КПВТ, и все вновь оглянулись на командира: что происходит?
- Продолжать движение, - резко повторил Уляшев.
«Что, что могло произойти у Воронова? - думал майор. - Надо высчитать, вычислить ситуацию, понять логику его поступка...»
Сейчас он мог отметить про себя лишь одно: в выпущенных очередях не было ни одной трассирующей пули. Что это, случайность? А может, Воронов не хочет показывать, куда стреляет?
- Стой! Кто идет? Пропуск! - вдруг вскрикнул кто-то из десантников, и из темноты послышался сегодняшний отзыв:
- Саратов.
- Старчук? - Уляшев первым подбежал к прапорщику, помог ему снять с плеч человека. Это был худой, не по росту тяжелый афганец, и майор уступил место над ним Анне Николаевне. - Что у вас случилось?
- Сейчас... Пить... - Старчук не переставал тяжело дышать, в последний раз обдумывая свое поведение. Кто-то подал ему фляжку, он отпил несколько глотков, шумно выдохнул. - После выстрелов встретили вот этого раненого...
- Он мертв, - перебила, вставая с колен, Анна Николаевна.
- Все же умер... Жаль. Надо было Рите остаться, нет же, всех на броню - и вперед, оставили раненого...
- А вы? - прервал Уляшев. Ему не понравилось, что прапорщик вместо доклада начинает давать оценку неизвестной ситуации.
- Мне старший лейтенант Воронов приказал найти вас и доложить обстановку. Этот «кровник» сказал несколько слов: банда, отряд, огонь, засада. Воронов решил, что в кишлаке есть банда, которая якобы хочет выйти навстречу агитотряду афганцев и устроить ему засаду. Он решил перехватить «духов».
- Один? Его же самого... - вырвалось у Уляшева, и Старчук тут же продолжил сказанное:
- Он сказал, что дело агитотряда - вести разговоры, знать обычаи, а его, боевого офицера, - действовать. Как будто мы здесь в бирюльки играем. Я и сказал ему, что он нарушает ваш приказ и что я не согласен с ним...
- Вам, прапорщик, надо подчиняться командиру, а не обсуждать его действия. Пока он за вас отвечает, а не вы за него, - с раздражением сказал Уляшев.
Сообщение Старчука встревожило. В кишлаке банда? Допустим, Воронов задержит ее в долине до утра. Но потом? Стоять лагерем здесь, в поле? Идти в кишлак, под пули? И что делать с запланированной на сегодняшние пятнадцать часов встречей с афганским агитотрядом?
Уляшев снял шапку, погладил коротко остриженные волосы: жест, выдававший его волнение.
Да, поступок Воронова выбил его из колеи, и сейчас он прежде всего думал о его людях: их всего семь человек вместе с Ритой. С рассветом это станет известно и душманам. Значит, они пойдут па него, полчаса боя - и сомнут. Воронов не мог этого не продумать, значит...
Значит, он надеется на основные силы отряда, на него, Уляшева.
