- Козыро, - неожиданно громко для всех позвал он водителя. Старчук напоминающе схватил его за локоть, но Воронов голоса не снизил. - Козыро, заводи.
- Ты что? - обомлел Старчук. - Ты что, хочешь весь отряд под минометы? Не помнишь приказа? Козыро, не заводить!
- Всем на броню! - словно не слыша шепота прапорщика, громко приказал Воронов. Услышав голоса, в кишлаке снова залаяли собаки. У БТР замерли, ожидая выстрелов. - Козыро! - вновь громко позвал старший лейтенант. - Отдаю приказ: на полном ходу, с включенными фарами объезжаем кишлак слева и останавливаемся с противоположной стороны. Вам все ясно?
-Так точно! - неуверенно ответил водитель.
- Рита, что с раненым?
- Кажется, умер.
Все, кроме Воронова, продолжали говорить шепотом, словно еще надеясь спрятаться, раствориться в ночи и в долине.
- Ты обнаруживаешь не только себя, но и весь отряд, - прошептал Старчук. - А у них минометы, наверняка пулеметы. От нас уже к рассвету останется мокрое место.
Поняв, что старший лейтенант не изменит приказа, прапорщик тоже громко, чтобы слышали все, сказал:
- Считаю, что должен вначале доложить командиру об этом решении. Вы, товарищ старший лейтенант, первый раз с нами в рейсе, и я имел указание от майора Уляшева помогать вам и подсказывать. Советую вам доложить командиру.
- Времени же нет! - стукнул по броне Воронов, представив, как будет по рации докладывать Уляшеву свои предположения.
- И все же доложите, - продолжал настаивать Старчук, уловив сомнение в голосе старшего лейтенанта. - Что будет, если ваше решение под бред раненого - мыльный пузырь? Он лопнет, а что будет с людьми?
- Вы должны, товарищ Старчук, выполнить последний приказ! Я полтора года с бандами нос к носу, - медленно заговорил Воронов. - Да, вы в отряде лучше меня должны звать традиции и обычаи народов Афганистана. Я же узнал тактику ее врагов. Вот так, на засады они и выходят в четыре-пять часов утра. Рассказать, как они будут расстреливать афганский агитотряд?
- Не надо давить на слезы, Воронов. Я не хочу, чтобы тебе звезда на плечи, звезда на грудь, а остальным холмик земли.
- Мы долго говорим, товарищ прапорщик, - чувствуя, что солдаты вслушиваются в их спор, снизил голос Воронов. - Впрочем, я отдаю и вам личный приказ: выйти к Уляшеву и доложить обстановку. Запомните ради вашей совести: не вы остаетесь, а я вам приказываю остаться. Доложите так: я буду с той стороны кишлака до рассвета. Тогда банда не выйдет из долины. Боеприпасы есть, бой буду принимать при явном нападении. Козыро, заводи!
Двигатель бронетранспортера, словно еще тоже сомневаясь в решении командира, плавно, с малых оборотов завелся.
- Ты просто стал трусом, Старчук, - вдруг прокричала сверху Рита. - Ты просто боишься. Боишься за свои тридцать дней, оставшиеся до замены.
- Умолкни! - крикнул прапорщик.
Сергей, не теряя больше времени, привычно нащупал на броне скобы, вспрыгнул на БТР.
- Вперед! - крикнул он, опустив ноги в люк. Старчук выбежал из облака подхватившейся пыли.
- Ну, этого я тебе не прощу, - сжав кулаки, шептал он.
Он повернулся было спиной к Большой Медведице, чтобы идти на поиск Уляшева, но вдруг замер, о чем-то подумав. Потом быстро подбежал к умершему афганцу, взвалил его на плечи. Нащупывая ногами колею, пошел назад, к горам.
- Под трибуна-а-а-ал! - Уляшев в бессилии постучал кулаком по броне. - Черт знает что! Ну, что связь?
- Молчат, - отозвался из люка Шевлюга. - Может, с рацией что?
- В порядке у них рация, - оборвал Уляшев. - Что он делает, что делает?
Рокот двигателя в бронетранспортере Воронова перерос в рев. Он втягивал в себя все остальные звуки ночи, и, когда казалось, что ему уже не хватает места в долине, из него выплеснулся свет фар. Два узких белых пучка воткнулись в деревца на окраине кишлака. Третий луч, от видоискателя, ловко карабкаясь, пробежал по звездам и замер в вышине. Звезды тут же поблекли, небо, казалось, с облегчением оперлось на этот посох.
