Он уверял меня, что с детства у него были поэтические наклонности.
- Понимаешь - я люблю всё красивое!
- Неужели? С чего же это ты так? - спросил я, улыбаясь.
- Не знаю. У меня, вероятно, такая душа: тянуться ко всему красивому.
- В таком случае я подарю тебе книжку моих стихов!!!
Он не испугался, а сказал просто:
- Спасибо.
Я спросил как можно более задушевно:
- Ты любишь ручеёк в лесу? Когда он журчит? Или овечку, пасущуюся на травке? Или розовое облачко высоко-высоко… Так, саженей в шестьдесят высоты?
Глядя задумчивыми, широко раскрытыми глазами куда-то вдаль, он прошептал:
- Люблю до боли в сердце.
- Вот видишь, какой ты молодец. А ещё что ты любишь?
- Я люблю закат на реке, когда издали доносится тихое пение… Цветы, окроплённые первой чистой слезой холодной росы… Люблю красивых, поэтичных женщин и люблю тайну, которая всегда красива.
- Любишь тайну? Почему же ты мне не сказал этого раньше? Я бы сообщил тебе парочку-другую тайн… Знаешь ли ты, например, что между женой нашего швейцара и приказчиком молочной лавки что-то есть? Я сам вчера слышал, как он делал ей заманчивые предложения…
Он болезненно поморщился.
- Друг! Ты меня не понял. Это слишком вульгарная, грубая тайна. Я люблю тайну тонкую, нежную, неуловимую. Ты знаешь, что я сделал сегодня?
- Ты сделал что-нибудь красивое, поэтичное, - уверенно сказал я.
- Вот именно. Сейчас мы едем к Лидии Платоновне. И знаешь, что я сделал?
- Что-нибудь красивое, поэтичное?
- Да! Я купил букет роскошных белых роз и отослал его Лидии Платоновне инкогнито, без записки и карточки. Это маленькая грациозная тайна. Я люблю всё грациозное. Цветы, окроплённые первой чистой слезой холодной росы… И неизвестно от кого… это тайна.
- Так вот почему ты продал свой турецкий диван и синие брюки!
- Друг, - страдальчески сказал он. - Не будем говорить об этом. Цветы… Из нездешнего мира… Откуда они? Из чистого горного воздуха? Кто их прислал? Бог? Дьявол?
Его глаза, устрёмленные к небу, сияли как звёзды.
- Да ведь ты не вытерпишь, проболтаешься? - едко сказал я.
- Друг! Клянусь, что я буду равнодушен и молчалив… Ты понимаешь - она никогда не узнает, от кого эти цветы… Это маленькое и ужасное слово - никогда.
Когда мы сходили с извозчика, я подумал, что если бы этот человек писал стихи, они могли бы быть не более глупы, чем мои.
Мы вошли в гостиную, и хозяйка дома встретила нас такой бурной радостью и водопадом благодарностей, что я сначала даже отступил за Васю Мимозова.
- Василий Валентиныч! - воскликнула прелестная хозяйка. - Признавайтесь… Это вы прислали эту прелесть?
Вася Мимозов изумлённо отступил и сказал, широко открыв глаза:
- Прелесть? Какую? Я вас не понимаю.
- Полноте, полноте! Кто же другой мог придумать эту очаровательную вещь.
- О чём вы говорите?
- Не притворяйтесь. Я говорю об этом роскошном букете!
Взгляд его обратился по направлению руки хозяйки, и он закричал так, как будто первый раз в жизни видел букет цветов:
- Какая роскошь! Кто это вам преподнёс?
Хозяйка удивилась:
- Неужели это не вы?
Без всякого колебания Вася Мимозов повернул к ней свое грустное, меланхолическое лицо и твёрдо сказал:
- Конечно, не я. Даю вам честное слово.
Тут только она заметила меня и радушно приветствовала:
- Здравствуйте! Это уж не вы ли сделали мне такой царский подарок?
Я отвернулся и с деланным смущением возразил:
- Что вы, что вы?