Вдруг задрожали стены и качнулся потолок от удара грома. Взвизгнула от страха Белка, и, прижимая уши, зарычал Шайтан. Дробным обвалом забила канонада небесной артиллерии, заполыхало пламя в узком окне сторожки, отпечатывая на полу пляшущий квадрат ослепительного света. Разряды грозы были настолько оглушительными, что Прокопий Алексеевич невольно приподнялся с топчана, и этот рвущийся треск грома вызвал у него на душе смутную тревогу, он почувствовал запах гнилого лука - запах тротила, и перед ним промелькнула почти забытая памятью поляна, вся лохматая от разрывов снарядов, и обгорелое, перекошенное в страхе лицо Матвея Кирькина с косым разрезом кричащего рта...
Кирькины приехали в Демидово в тридцатые годы, прижились на новом месте. Хозяин, Семен Лукич, немалое семейство держал в крепких руках. Занялись охотой, в промысле были настойчивыми и удачливыми, как-то незаметно для всех обросли хозяйством, обзавелись скотиной.
Прокопий, отслужив в Красной Армии, сошелся с Матвеем - младшим сыном Кирькиных. Матвей был веселым и красивым парнем, к тому же говорун и гармонист, noлюбился демидовским девкам. В Матвее было то, чего недоставало замкнутому Прокопию.
Отец Прокопия не любил Кирькипых за жадность и осуждал сына, что тот вяжется с Матвеем, но Проко-пий отмалчивался и поступал по-своему...
Дружба с Матвеем разладилась из-за Марьяны Журавлевой. До приезда Кирькиных Марьяна поглядывала на Прокопия, но с появлением Матвея она начала избегать встреч с ним.
Много было в Демидове красивых девок, но думы Прокопия занимала только Марьяна. Будоражила она парня, как крепкая брага.
Прокопий, встречаясь с Марьяной, терялся от волнения и млел в хмельном тумане. Знал, что она частенько посмеивается над его нелюдимостью, зовет Лешаком, но ничего пе мог с собой поделать и жил как опоенный приворотным зельем, смутно надеясь на какое-то чудо, когда Марьява обратит на него свое внимание.
Каждый вечер, вышагивая по шесть верст, приходил он с кордона в сельский клуб. К полуночи заведующий гасил керосиновые лампы и выпроваживал парней и девок из клуба, и те шли на выгон у Быструхи, где до рассвета отплясывали топотуху с припевками.
Матвей играл на трехрядке, а Прокопий, примостившись где-нибудь на пеньке, не сводил с Марьяны тоскливых глаз. Выйдет она в круг, забросит толстую косу за спину, плавно пройдет по поляне, обожжет зовущим взглядом и, сознавая тайную власть над парнем, подступит к Прокопию, запевая чистым голосом в лад музыке:
Ой ты. Проня-Лешачок,
Все сидишь вздыхаешь?
Пробежит немного время,
Девок растеряешь!
Засмеются девки и парни, покраснеет Прокопий от досады. Нужно Марьяне отвечать - ведь она его в круг вызывает. А ему легче на медведя с ножом пойти, чем слово ответное пропеть!
Зато Матвей не теряется. Тряхнет смоляным чубом, растянет мехи гармони, вскинет, как рысак, голову и пойдет в припляс вокруг девушки:
Марьянушка.
голубушка, Лапа золотая!
Улыбнися только мне,
Я захомутаю!
Усмехнется Марьяна, прищурит свои зовущие глаза, зазвенит насмешливо ее голос:
Твой хомутик, миленький, Весь потрескан - хиленький! Если я к тебе приду. То в телегу запрягу!
Прыснут девчата и загогочут парни: «Ай да Марьяна!» Но нет, не сдается Матвей, упорно и липуче охаживает девку. Растягивает мехи, звучат быстрые переборы, ласково и воркующе стонут басы гармони.
