Море было все таким же спокойным, хотя ночь подкралась внезапно. Мысли Кристьяниса вновь вернулись R прошлому. В первые годы о достатке и говорить не приходилось, теперь совсем другое. Тогда молодые ютилис!» в маленькой темной комнатушке за кухней. В хозяйстве даже козы не было, только, кабанчик и четыре
курицы. Но Кристьянис доказал, что он настоящий мужчина. Следующей зимой отец Зиле словно оттого, что часть забот по хозяйству легла на другие плечи, занемог. Да так и не встал больше с постели. Мать года два еще бодрилась, по дому управлялась так же споро, как раньше, но однажды и ее нашли мертвой прямо па картофельной борозде, с корзиной в руках. Кристьянис ходил в море, чинил лодку, поставил новый сарай и рыбокоптильню, радовался рождению сына, а потом и дочери. Словом, жил как все. Пить не пил и в карты не играл. Но Кристьянис знал, что Зиле скорее смирится с тем, что муж ее последний выпивоха и картежник, чем позволит ему пуститься в такое предприятие, которое он задумал. Ведь после всех трудностей наконец-то можно дух перевести и начать жить по-людски. Так вот ведь неведомо что толкнуло Кристьяниса искушать судьбу. Словно не суждено ему было прожить жизнь в покое и довольстве. Да имел ли он право так распоряжаться судьбой жены и детей? А вдруг что случится? Нет, нет, о неудаче в думать нельзя, он вернется, обязательно вернется. Кристьянис понимал, что настал момент, когда он сможет что-то доказать и не воспользоваться случаем просто не имеет права. Это что-то - громадное, большое, оно сильнее слов, важнее пропитания и денег, даже семьи важнее. Каким-то образом оно переплеталось со всей его жизнью, только пока еще он не мог выразить словами эту зависимость, эту связь. Он просто был уверен в своей правоте и видел один-единственный путь - так было уже однажды, пятнадцать лет назад. Кристьянис знал, что уйдет в море не потому, что произнес необдуманные слова.
Он встал, бросил взгляд на горизонт и уверенно зашагал к дому. Двери были открыты, и он увидел в сенях старшего сына Яннса; расставив ноги и запрокинув голову, тот пил воду из большой кружки, обхватив ее обейми руками. Сердце у Кристьяниса екнуло - он и сам обычно пил вот так же, и отец его тоже. «Всю жизнь мы кому-то подражаем - и все-таки каждый на свой лад»,- подумал Кристьянис.
О поездке Кристьянис рассказал жене за ужином, Янис и шестилетняя Мария сидели тут же. Младший, Эджус, был уже в кроватке. Кроткие глаза Зиле налились слезами.
- Тебе прискучила такая жизнь, я знаю.
- Да нет же. Мне с вами хорошо, но я не мог иначе. Я докажу, что такое но силам человеку, и невозможного и том ничего нет. Ну и что из того, что до меня никто этого не делал! Знаешь? Чтоб ты поверила, что я не собираюсь играть со смертью, чтоб ты поверила, я возьму с собой Яниса. И мне помощник будет, и залог, что все кончится хорошо. Да и для мальчика неплохая закалка.
- Совсем ума решился! И сына хочешь у меня отнять. Не пущу!
- Но что может случиться? Осенние штормы еще не начались, море что гладь озерная, а лошадь не тяжелее воза дров.
- Отчего ты так уверен? Ведь не все и не всегда бывает, как нам хочется.
Больше они не проронили ни слова, весь вечер каждый думал о своем. Молчали и дети, только у Яннса тревожно блестели глаза.
- Я же люблю тебя, - произнесла посреди ночи Зиле. - Ради меня, умоляю, не делай этого. Что тебе за дело, что подумают другие, что чужие люди скажут. Заплатим этому Бертулису, и все
. Потешатся да уймутся. Ведь не с ними тебе жить. Останься, скажи, что погорячился. Пу что мы без тебя? Если б ты по-прежнему любил меня, ты не поехал бы.
- Я люблю. Но я должен, мне надо доказать...
- Что докажешь ты тем, что утонешь?
- Я тем докажу, что доплыву. Да и слово не воробей...
- Ах, нехороший ты человек, Кристьян...
- Может, и так. Да, пожалуй, что так, - задумчиво произнес Кристьянис Лейманис, а про себя повторял: «Хороший человек. Хороший сын. Хороший отец. Хороший муж. Только тогда и выходит хороший человек».
Отплыли они на рассвете. Один только Бертулис провожал их. С первыми же взмахами весел Кристьяннс забыл о жене, которая всю ночь не сомкнула глаз и только под утро уснула крепким предрассветным сном. Лодка была тяжелая, а значит, и надежная. Обычно в ней сидело двое, а то и четверо. «Хорошо, что Яниса взял», - сказал Кристьянис сам себе и больше об этом тоже не думал. Кобыла, давно уже свыкшаяся с морем, быстро освоилась и со своим новым положением и только изредка пофыркивала, засовывая голову в торбу с овсом. Так плыли они весь день, время от времени перебрасываясь самыми необходимыми, привычными словами. Янис, хоть и был взволнован, ничем не проявлял свое беспокойство. Выдержкой он пошел в отца.
К вечеру даже на горизонте не различить было ни одной лодки. Море, до этого покрытое рябью, стало гладким-гладким и молочно-белым. Горизонт опутался плотной красно-фиолетовой дымкой, только на самом западе, словно лезвие ножа, ослепительно блестела узкая полоска воды.
