Я его на себя рванул, вырубил, а потом при его же помощи без единой царапины перемахнул через рогатки. Как птичка перелетел. Приземлился в сумерках на пустой улочке. Если ты когда-нибудь в тех местах была, должна знать, что там всегда пустынно, место к многолюдным шествиям не располагает. Я, естественно, не стал ждать, когда меня хватятся. Рванул на станцию. Сел в первый попавшийся товарняк. Сориентировался. Нет, не туда еду. Пересел на другой. Покатался, не помню уж, сколько времени. Надоело. Вот я и прикатил к тебе на электричке. Я же знал, что ты без меня жить не можешь... А если без шуток - думал выспаться в какой-нибудь сараюшке, а там видно будет.
Утро принесло ему такой сюрприз, какого он не только не ожидал, но и представить себе не мог.
Он открыл глаза и увидел над собой ее заплаканное лицо, словно она с чем-то прощалась, вроде как отрывала от себя. «Так и есть. Выгонит», - подумал он скорее с облегчением. И тут она сказала, что должна его окрестить. Он еле удержал себя, чтобы не рассмеяться, подумал, что ослышался или чего-то не понял. Но видел, что для нее то, что она говорит, смертельно важно, и она ни под каким видом не отступится от него. Он с неудовольствием заметил первые признаки той лихорадки, которая изначально толкнула их друг к другу. Но теперь все уже было другое. Надеясь, что средство, которое не подвело однажды, не подведет и теперь, он почти серьезно сказал ей на ухо: «Но, дорогая моя будущая крестная, дозволено ли тогда нам будет заниматься...»
Она заплакала. Плакала долго. Так и по покойнику не плачут. И совсем обессилела. Немыслимо было сидеть с ней в четырех стенах. В лыжной куртке и шапочке он выглядел смазливым мальчишкой. Никакого особого внимания они к себе не привлекали. Обычная пара. Даже Софья успокоилась на этот счет.
Они ехали в обнимку в электричке. Потом бродили по Москве. Она куда-то звонила. Он не вникал в смысл ее действий и ни о чем не думал. Было совсем раннее, почти весеннее утро. Он уже хотел предложить ей сходить в кино, когда Софья привела его к церкви Ильи Пророка, где начиналась заутреня. Сергей позавидовал достоинству, с которым она перекрестилась перед входом. Сначала е.му мешало раздражение и не хотелось следить за непонятными действиями и слушать монотонное и непонятное пение. Но его увлекло водосвятие и вдруг запомнились слова: «...есть в Ерусалиме у Овечьих ворот источник, называемый Вифезда... где лежало великое множество больных, слепых, хромых, сухих, чающих движения воды».
Когда священник с веселыми шутками начал кропить прихожан пушистой метелкой, Сергей заразился общим весельем и незаметно для себя высунулся из толпы, подставляя голову под капли.
Потом толпа поредела, но начались приготовления в другом приделе. Софья объяснила, что будет венчание. Он потянулся туда, но Софья строго сказала:
- Нам пора.
Они долго шли пешком по заснеженному городу, пока не дошли до дома на набережной, где жил отец Борис.
Река еще была во льду, но, наклонившись вниз, Сергей увидел большую черную полынью с рваными краями. Он представил себя в крестильной рубахе входящим в ледяную воду. Он был уверен, что вода должна быть ледяная: его опустят в нее с головой, пока хватит дыхания.
Его отвлек вид неопрятного подъезда, пахнущего кошками. Они поднялись в облупленной кабине лязгающего лифта, прошли каким-то коридором и позвонили в дверь с тусклой медной табличкой.
