Враг Веры

Махмуд в это время втачивал рукав овчинного тулупа.
- Вот что,- сказал он стражникам.- Вы мне не мешайте, а мать мою не стращайте. Второй рукав пришью и пойду, если надо. Очень хороший тулуп получается. Вы своими глупыми речами можете работу испортить... А ты, мама, не волнуйся. Ты же знаешь, что я не грешник.
Стражники возмутились, стали еще громче кричать, пытались. Махмуда силой увести. Махмуд отложил шитье в сторону, взял стражников за воротники халатов: первого - правой рукой, второго - левой, затолкал их в чулан, запер дверь и посоветовал:
- Сидите смирно, не шумите. На ваши крики могут соседи сбежаться, увидят, что вы в чулане сидите, подумают, что воры. Могут отлупить. Я сейчас рукав втачаю - вместе пойдем. Я быстро.
На площади перед мечетью стояла густая толпа. На высоком помосте, покрытом коврами и украшенном зелеными флагами, восседал главный шейх Хорезма Сеид-Алаветдин. Он редко показывался людям, и сейчас хивинцы с любопытством рассматривали этого хилого человечка с рябым лицом, редкой, в три волосинки, бородкой и усами, растущими не как у всех, над верхней губой, а только по краям рта.
Рядом с шейхом расположились мулла Мухтар, начальник стражи и богатые купцы.
На площади уже знали, что судить будут Махмуда, и удивлялись. Умные помалкивали, а глупые высказывали всевозможные догадки.
- Говорят, он украл ишака,- убеждал торговец скотом.
- Не выдумывайте,- презрительно заметил чайханщик.- Он убил и ограбил богатого путешественника.
- Ничего вы все не знаете,- спорила торговка медными серьгами и браслетами.- Он поедает маленьких детей. Неужели вы думаете, что из-за какого-то ишака будут собирать всю Хиву и сам главный шейх покажет свое лицо?
А Махмуд в сопровождении стражников уже пробирался сквозь толпу к помосту. Он весело переговаривался с ремесленниками, и те, кто волновался за него, увидев его спокойным и беззаботным, тоже успокаивались.
- Пропустите нас, пропустите нас, пожалуйста,- просил Махмуд с улыбкой.- Пропустите. Мне кажется, без нас они никак не смогут начать.
До помоста было совсем недалеко, когда Махмуда окликнул староста скорняжного ряда, седой На-сыр-ата.
- Махмуд,- сказал ему умудренный нелегкой жизнью старик,- будь осторожен. Тебя задумали погубить. Я не знаю, в чем тебя обвиняют, но сегодня все муллы бормочут про вероотступника и хулителя религии. Берегись.
Старик оказался прав. Начало суда не предвещало ничего хорошего. Мулла Мухтар зачитал длинный список преступлений, которые совершил Махмуд. Чем дальше он читал, тем больше недоумевали «самые догадливые» и тем больше хмурились многочисленные друзья Махмуда.
Не много можно было понять из речи и самого шейха. Сеид-Алаветдин говорил медленно и важно, как индюк. Смысла в его словах не было, но значительность чувствовалась. Наконец после общих слов о грехах и прегрешениях шейх перешел к допросу.
- Ты оскорбил моего брата, святого лекаря. Ты обозвал его мясником. Признаешься ли в этом?
- Нет,- ответил Махмуд,- я этого не говорил и сказать не мог. Между мясником и вашим братом, лекарем, большая разница.
- Не лги, нечестивец!- пригрозил шейх.- Нам донесли, что именно так ты обозвал моего брата.
- У вас очень глупые доносчики,- сказал Махмуд.- Я говорил именно о разнице, а не о сходстве. Ведь мясник сначала убивает жертву, а потом сдирает шкуру, а ваш брат делает наоборот. Он сначала шкуру сдерет, а потом уже уморит... Посудите сами,-обратился Махмуд к народу,- разве правильно донесли на меня?
- Неправильно!- смеясь, закричали ремесленники и земледельцы, но стражники с дубинками кинулись в толпу, и смех быстро утих.
- Ты отказался шить шубу, когда я прислал к тебе своего слугу.
- Нет,- возразил Махмуд,- я не отказывался. Я только сказал, что у меня на очереди сорок шуб, а ваша будет сорок первая. Я сказал, чтобы ваш слуга поставил на стене, где записываются заказчики, свое имя и зашел бы через месяц справиться. Но ваш посланный пригрозил, что, если я не сошью шубу, вы попросите аллаха и тот обрушит стены моего дома, обратит в пепел мои шкуры, сломает мои иглы и спутает мои нитки. Я и тогда, после этих невежливых слов, не отказал вашему посланному. Я только спросил: если у вас, о мудрый шейх, такие хорошие отношения с аллахом и если тот в самом деле готов так много сделать для вас, то почему бы вам не попросить, чтобы аллах сшил вам шубу?- Махмуд говорил все это серьезно и смиренно. С таким же точно видом он обернулся к толпе и спросил: - Разве я не мог задать такого вопроса?
- Мог! Конечно, мог!- закричали ремесленники, и в толпе опять заработали дубинки стражников.
Постепенно тучи над Махмудом все сгущались и сгущались. Затихла толпа, удивляясь непонятной смелости Махмуда. Все знали, что он остер на язык, но оказывалось, что его с виду безобидные издевки задевают самых сильных и богатых людей. Надо сказать, что и сам Махмуд удивлялся тому, сколько он нажил себе врагов.
Друзья Махмуда, люди бедные и власти не имеющие, беспокоились о нем, досадовали, что их любимый Пахлаван так легко признается в своих словах: «Ведь слово, когда оно ходит из уст в уста, не имеет хозяина. Почему же Махмуд сознается?»
Они не знали того, что было известно Махмуду.
Слово - самая большая сила на свете, а отказываться от своей силы веселый шубник не хотел. И правильно делал.