Потом они ушли, а мы с Варькой остались. Я глядела на нее с какой-то такой точки, которая превращала прожитое время в миг. Только что мы с Варькой и ее теткой везли в трамвае Жана из родильного дома, и вот уже этот новорожденный - военный летчик. Меня поразили летчики, их славное братство, юмор, осязаемая чистота, которую они излучали. Прекрасны были их улыбки, интересен разговор, ушли, и ни одного окурка в пепельнице, ни одной соринки на ковре.
- Похоже, что летчики-особая ветвь человечества,- сказала я Варьке.-У меня дочь и зять-художники, но у них с друзьями нет такой сплоченности, дружат, но какая-то дружба без преданности.
- Может быть, ты их просто не знаешь, ни детей своих, ни их друзей?-спросила Варька.
И тут я увидела, что рядом со мной сидит совсем незнакомая Варька. В молодости я ее знала и час назад, казалось, тоже. И вдруг как прозрение: да, не знаю я ее совсем. Когда-то, поступая в институт, она придумала себе папу-министра. А мы ведь тоже далеко от нее не ушли, придумали себе должности судей
. Судили Варьку, веря в свою безгрешность и право судить ее.
На столе лежала фотография младшего Варькиного сына. Он был и на нее похож: два передних зуба выдавались чуть-чуть вперед, как у зайца.
- Заканчивает геологоразведочный,-сказала Варька.- Я рада, что они не пошли по нашей стезе, а выбрали себе настоящие мужские профессии.
«По нашей стезе». Кем же работает Варька, не окончившая институт? Что-то не давало мне спросить об этом. Вдруг Варька ответит: «Директором совхоза», «эстрадной певицей», и я опять ей не поверю.
Шла я от нее, как побитая. Что же это делается: почему мы о других больше, чем о себе, знаем? Точно знаем, кому можно верить, кому нельзя. У кого может быть муж контрадмирал, а у кого не может. Почему я до сих пор не верю, что тот морячок, что смеялся у Варькиного изголовья на фотографии, ее муж, не говоря уже о том, что стал он контрадмиралом?
Утром я сказала себе: «Не нагораживай. Варька не могла так измениться, что-то тут не то». В двенадцать часов в вестибюле гостиницы я вдруг повернула к окошку администратора, встала в очередь, уже зная, каков будет ответ: уехала. Предчувствия редко накатывают на меня, а это было даже не предчувствие, а уверенность: Варьки нет. То, что Варькины дети вырастут хорошими людьми, ни у кого не вызывало сомнений. Но вся эта история с мужем-морячком, ставшим контр-адмиралом,- мистика.
- Скажите, в каком номере остановилась Варвара Кирилловна Зуева?-спросила я у администратора.
Она раскрыла журнал и ответила:
- В двести четырнадцатом. Но два часа назад она выписалась.
Вот и все. Я даже почувствовала, что дышать стало легче, словно сбросила с себя непосильный груз. Варька осталась Варькой. Можно было идти домой, но я все-таки поднялась на этаж, где был двести четырнадцатый номер, и подошла к дежурной.
- Скажите, Зуева из двести четырнадцатого не оставила письма или записки?
Дежурная протянула мне конверт.
- Она должна была уехать завтра,-сказала,- но приехал муж с младшим сыном, и она сразу сдала номер.
- Муж-контр-адмирал?! Дежурная пожала плечами.
- Кажется. В черном. Я подумала, что прокурор. А может, адмирал. В чинах я не разбираюсь.
В конверте была записка:
«Извини, что так получилось. Жан уезжает раньше намеченного срока, мы едем его провожать, в гостиницу уже не вернемся. Когда выйдет на экраны фильм «Куда же вы, граждане?», сходи. Там я с двумя чемоданами в знакомом тебе пальто буду лезть на крышу вагона. Хорошо, что ты тогда со мной не пошла. А то бы я тебя на эту крышу затянула. Рада была тебя повидать. И помни: это я тебя нашла, а не ты меня. Прощай. Варька».
Серия: Рассказы про любовь и это
