Порхан содрогнулся, затрясся, изгибаясь и склоняясь над распростертым немощным телом старика. Затем стал кружить вокруг него, сотрясаясь так, что, казалось, вот-вот оторвется и покатится по пыли его лохматая голова. Он все ближе подходил к костру. Красные блики играли в складках его одежды. А лицо словно само светилось изнутри. Вскинутый над головой гремучий бубен стучал и позванивал кольцами сгущающейся над догорающими кострами темноте, и все напряженно всматривались в беснующегося порхана, зачарованные его странными движениями.
Нарастающий грохот смолк. Порхан с трудом добрел до старика и, обессиленный, склонился над ним, почти упал на грудь ему - то ли слушал дыхание больного, то ли спрашивал о чем-то, то ли думал...
Нестерпимо долго длилась наступившая тишина. Наконец порхан распрямил спину, тяжело вздохнул и знаком подозвал Ходжу Нефеса. Они поговорили вполголоса. Ходжа Нефес вернулся к своим у стены. И тотчас же четверо парней кинулись к навесу, где лежали невольники. Было в их лицах такое, что Данилка, Ивашка и татарин невольно попятились, прижались к холодной стене. Парни грубо схватили Ивашку и молча поволокли к порхану.
Ивашка лежал на земле у ног колдуна и видел его лицо - темное, изрезанное глубокими морщинами, редкобородое, с маленькими колючими глазами под седыми бровями.
Недвижимо они смотрели один на другого: Ивашка - с мольбой и страхом, чуя недоброе; колдун - холодно и брезгливо. Вдруг что-то изменилось в нем - совсем неприметно, будто оттаяла льдинка во взпяде; дрогнули сухие губы, нечто похожее на жалость скользнуло по его лицу. Но слово было сказано, он уже не мог отступить. Гася в себе мгновенную слабость, колдун откинул полу халата и вынул из кожаных ножен тонкий стальной нож, кроваво полыхнувший в свете угасающего костра. Ивашка закричал, рванулся. Ему еще крепче сжали руки, заломили назад, распахнули рубаху, обнажив мускулистые полудужья сильной груди, поросшей курчавым рыжим волосом. Порхан провел острием по коже против сердца. Темная змейка крови побежала р подставленную миску, распадаясь в пепле сгоревшей травы круглыми островками. Порхан ножом размешал жижу и стал мазать ею костистую грудь старика, нашептывая что-то. Потом, стоя на коленях, воздел к ночному небу лицо и громко произнес какие-то слова, тарабарщину свою жуткую. Даже туркмены не поняли, догадались только, что заклинает праведную кровь неправедной.
Порхан уезжал на рассвете.
Уздечка полученного в подарок коня была привязана к седлу. Конь был породистый, статный, и порхан поглядывал на него, не скрывая радости.
Уже сидя верхом, порхан внезапно вспомнил полный мольбы взгляд голубоглазого пленника, нагнулся к Нефесу и сказал свистящим шепотом:
- Уруса береги: его кровь должна быть живой. - Чуть приметная ухмылка скривила его бескровные губы.
Ходжа Нефес долго потом думал, что бы такое значили слова порхана Карамета. Но разве поймешь до конца того, кому подчиняются духи?..
Юрий Белов
