Странно! Комары звенят, стрекочут кузнечики, издали доносится перепелкина песня - «пить-пири! пить-пири!», иногда упадут на воду дикие утки, начнут «разговаривать», захлопают по воде крыльями, а тишина - аж дойку слышно!
Обычно Сергей, взойдя на мостки, минут пять курит, отгоняя дымом комаров, присматривается к озеру, входит в его мир. И начинается... Караси! Они неторопливо поднимаются из глубины к поверхности, склевывают упавших на воду мошек и комаров и не то вздыхают, не то шлепают толстыми губами, издавая негромкие звуки, будто лопаются водяные пузыри.
В густо засиневшем небе желто, кругло обозначится луна. Солнце зависнет над вершинами берез и осин. Все предвещает теплый уютный вечер, который скоро мягко, ласково обоймет землю.
Поплавок минуту-две неподвижно лежит, словно успув, затем незаметно трогается вбок и начинает приплясывать. Сергей подсечет, и тут же карась, золотисто-красный, тяжелый, оказывается на мостках. Он неподвижно смотрит в небо флегматичным глазом, спокойно дышит, приоткрыв рот. Пожалеет Сергей красавца, отпустит в воду, и карась неторопливо, с достоинством погрузится, постояв напоследок на поверхности у мостков, всем видом говоря: «Ну что ж, не нужеы, так пойду...»
В эти недолгие часы думается Сергею несуетно, ясно. Мир царит в душе. Сколько бы за день ни перетерпел, ни пережил разного, а посидит у озера - и отойдет, отмякнет душа. Обиды улягутся, пройдет раздражение... Минут через двадцать Сергей подогнал машипу к конторке летнего лагеря, где уже сидели на траве пастухи, дымя самокрутками. Поодаль паслись оседланные пастушьи лошади, звеня уздечками и стременами.
Коровы в загоне, увидев машину и доярок, дружно заревели, всей массой качнулись к ряду «елочки».
Неторопливо вывалился из кабины Михалыч. С визгом попрыгали на землю женщины. Сергей вышел из машины, поздоровался за руку с пастухами.
У околка, под навесом, тонко заголосил пускач движка, а через мгновение сам движок зачастил - «чах-чах-чах-чах! Ц-ах! Ц-ах! Ц-ах!» - послушно зачмокали доильные аппараты.
От нетерпения Сергей, едва не вприпрыжку заспешил к машине. Вскочил на подножку, заглянул в кузов - на месте ли удочка? И тут он увидел мать среди доярок, которые уже надели халаты, метались с ведрами кто за водой, кто за комбикормом. А мать стояла у конторки странно одиноко и растерянно прижимала левую руку к груди. Сергей бросился к матери. Заглянул в ее сузившиеся поблекшие глаза.
- Что, ма?..
Мать, закусив губу, молчала. Медленно прояснялось ее лицо. Оно постепенно разгладилось, стало знакомым. Морщинки разбежались на свои привычные места вокруг губ и глаз, в которых медленно гасла
тупая боль. Мать глубоко, всей грудью вздохнула, ясно улыбнулась.
- Пустое... Поезжай, сына.
Сергей по давней привычке слушаться мать с полуслова покорно повернулся и пошел к машине. Но, оглянувшись на мать, которая уже спешила за водой с ведрами в руках, он чуть помедлил и догнал ее.
- Ты что, сына? - удивилась мать, когда он из-под ее рук перехватил полные ведра, буркнув: «Давай отнесу...»
Сергей быстро понес воду к «елочке», где коровы нетерпеливо сгрудились и теснили друг друга, стремясь поскорее зайти в станок, чтобы уткнуть морды в кормушки с комбикормом, которым их подкармливали во время дойки.
- Ты что, не поехал рыбалить-то? - едва поспевая за Сергеем, заглядывая ему в лицо, спрашивала мать.
- Да не клюет последнее время... - уклончиво отвечал Сергей, боясь ее расспросов, незаметно, искоса поглядывая на мать, ожидая и всей душой боясь увидеть на ее лице то нсдавпее выражение острой, мучительной боли и такой непривычной для матери растерянности и беспомощности. Л мать старалась показать, что уже забыла о недавнем приступе.
