- Ты кто? - спросил он, пытаясь заглянуть в ее большие темные глаза.
Женщина вздрогнула, испуганно оглянулась и потупилась, только густые ресницы задрожали мелкомелко.
- Руки у тебя нежные, ласковые, - продолжал Ивашка. - Спасибо серому, а то, небось, и не подошла бы. Зовут-то тебя как? Иль совсем не понимаешь по-нашему?
Она сидела возле него, понуро смотрела в землю, так что и глаз-то не было видно. И вдруг по щеке, по молодой гладкой коже скатилась блестка слезы. Женщина отвернулась, но не ушла, а продолжала тихонько водить влажной тряпкой по его ободранному клыками плечу. Рука ее дрогнула.
- Ты чего? - обеспокоился Ивашка и даже приподнялся на локтях, забыв о боли. -Ты меня не бойся, я тебе плохого не сделаю...
Но тут она проворно вскочила и, согнувшись, поспешно пошла прочь.
К навесу подходил хозяин. Был он хмур, суров, даже шрам на щеке словно бы потемнел. Ивашка весь напрягся, ожидая, что будет.
Ходжа Нефес остановился над ним, молча разглядывая его изодранную в клочья рубаху, свежие раны на руках и груди.
- Ты знал, что это мой сын? - спросил он наконец. Ивашка смело посмотрел ему в глаза, готовый ко
всему.
- Да уж похож.
- Почему же побежал спасать? Могли бы тебя насмерть загрызть.
Превозмогая
боль, удивленный, Ивашка сел. Мокрая тряпка упала на землю, он не поднял ее, даже не заметил.
- Так ведь дитя. А тут зверь. Стал бы твой сын волчьей сытью. Но тебе прямо скажу: не для того я нож брал. Сбежать хотел. Уйду, думаю, А тут женщины закричали. Я и оглянулся... Лучше бы мне не оглядываться.
Ходжа Нефес помолчал, раздумывая, потом сказал без злобы, почти равнодушно, но слова его словно ожгли Ивашку:
- А другой урус сбежал. Коня угнал. Хороший был конь. А только зря. Пропадет.
- Так лучше в широкой степи пропасть, чем в неволе сгинуть, - само вырвалось у Ивашки, и он снова посмотрел в глаза хозяину: как тот отзовется на эту его откровенность. - А потом еще неизвестно,- добавил он, видя, что Ходжа Нефес стоит с прежним каменным лицом, - может, бог и не выдаст.
Ничего не ответив, хозяин постоял еще немного, видимо, раздумывая, и ушел, а Ивашка остался один со своими мыслями, со своей тоской, с острой завистью к Данилке. Эх, Данилка, Данилка, вот ведь человек. Молчком все. Сказал бы - вместе куда надежнее.
Уже видел он себя верхом на добром коне посреди неоглядной степи рядом с Данилкой. Этот не выдаст, этот, по всему видать, мужик твердый, с таким не пропадешь. Только жаль, не поверил Ивашке, не взял в товарищи. Вместе уж как-нибудь нашли бы дорогу в родные края. А там - будь что будет. Может, и в свои Имочинцы вернулся бы, к матушке да брательнику. А узнал бы, что ищут его, подался б в леса, к скиту какому прибился, а то - к лихим вольным людям, теперь их много по чащобам прячется.
Размечтался Ивашка, не заметил, как татарин вернулся, подсел.
- Сильно он тебя?
В голосе его не было прежней раздражительности, даже участие прозвучало. И Ивашка вдруг с легким сердцем подумал, что все обойдется, что все страхи позади.
- Сам-то где был? - спросил он, разглядывая его лицо: редкую бородку на крутых скулах, морщинистый узкий лоб, бегающие глазки. - При волках?
- Где?.. За мешки залез, спрятался. Собаки - и те от страху сбежали. Шутка - волчья стая!
Ивашка глянул: собаки, словно побитые, лежали поодаль, смотрели на людей виновато, постукивали по пыльной земле хвостами, выражая покорность, прося снисхождения.
- Видел, как Данилка удрал?
- Видал, - вздохнул татарин. - Как шум поднялся, лошади сорвались, тут он прямо на скаку прыгнул - и за ворота. Тоже, небось, испугался, себя не помнил.
Слова эти обидели Ивашку.
- Ты всех по себе не ровняй. Данилка, он... - Ивашка запнулся, поняв, что вовсе не знает Данилки, что, может, татарин и прав. Однако поверить в данилкину трусость не мог и досказал уже без прежней уверенности:- Он только с виду такой... ну, вроде тихий. А сам, знаешь, какой отчаянный. Со страха на коня не сигают, со страха за мешками прячутся, - озлясь на татарина; добавил он.
