Арина

- Ты где хоть деньги держишь? - поинтересовалась тетя Настя. - Гляди, с собой их не таскай, а то еще стянут. Потом голодным находишься. У тебя сколько денег-то осталось? Покажи-ка давай мне.
- Да при себе у меня мало, - честно признался Антон. - Всего рублей пять с мелочью.
- А где же остальные? - испугалась тетя Настя.
- Они, можно сказать, на сберкнижке, - слегка краснея, улыбнулся Антон.
- Это как же понимать? - спросила недоуменно тетя Настя, разводя руками.
- Ну взаймы я тут дал, - беспокойно ерзая на стуле, ответил Антон, заранее предчувствуя, что тетя Настя будет его ругать.
- Кому же ты отвалил столько денег? - недовольно проговорила тетя Настя.
- Костя Чуриков попросил, - сбивчиво стал пояснять Антон. - Его жене кожаное пальто предложили, ву и срочно деньги потребовались. Теща у него тогда еще в Сочи отдыхала, а больше ему, сказал, взять было не у кого. Только сотни три не хватало, все-то пальто девятьсот стоит.
После его слов тетя Настя обхватила лицо руками и, склонившись над столом, долго сидела молча. Уже закипел чайник, его крышка, подпрыгивая, пронзительно по-зкапивала металлом, но тетя Настя, казалось, ничего не слышала, будто была оглушена. Наконец она отняла от лица руки, и Антон увидел, что тетя Настя плачет. Он растерялся от ее слез, вскакивая со стула, спросил упавшим голосом:
- Тетя Настя, что с вами?
- Господи, ну в кого ты удался у нас такой простофиля!.. - вытирая слезы, горестно воскликнула она. - Точно батька твой, никому ни в чем отказать не можешь. Тот и в сырую землю ушел из-за своей доброты. Пожалел напарника, подряд две смены отработал...
- А на добрых, тетя Настя, говорят, мир держится, - сказал Антон.
- А где нынче добрые, укажи мне? - спросила тетя Настя. - Может быть, Костя твой добрый?.. Он, проходимец этакий, в сыру да масле купается, а у тебя последнее забирает. Как же это ты мог отдать ему все деньги?
- Но я не имел права друга не выручить, - попытался возразить Антон.
- Как ты смеешь это говорить?.. Какой он тебе друг?.. - возмутилась тетя Настя и стала ходить взад-вперед по кухне, глухо постукивая разношенными туфлями. - Нашел несчастного человека, который в беду попал. Твой Костя к сладкой жизни потянулся, у него еще усы не выросли, как он скорее женился, боялся, вдруг кто-нибудь генеральскую дочку перехватит. А ты, доверчивый простофиленька, оказывается, обязан его выручать. Нет, это просто уму непостижимо!.. Он, видишь ли, с жиру бесится, жене пальто за сумасшедшие депьги покупает, а ты ради этого должен голодным сидеть, во всем себе отказывать. Теперь мне понятно, почему у тебя щеки ввалились, шея стала как у цыпленка. Я вот возьму и позвоню твоей матери, пускай она знает, как ты себя тут ведешь...
- Ну что вы, что вы, тетя Настя, - испугался Аи-то». - Зачем же мать расстраивать напрасно?.. Я ведь голодным не хожу. А Костя на днях вернет мне долг. Да еще стипендию через неделю получу. Денег у меня скоро будет много.
Тетя Настя махнула рукой, печально вздыхая, проговорила:
- Никогда у тебя их не будет много, не такой ты человек... Эх, Антоша, Антоша, пропадешь ты ни за что со своей добротой. Разве можно нынче жить с душой нараспашку, если кругом развелось столько хитрецов да всяких обманщиков...
Антон подумал, что тетя Настя такая же чудачка, как и его мать. Если верить им, то, выходит, людей хороших больше не осталось, по словам матери, все они полегли на войне, как и бабушка. Но это неправда. Вот взять хотя бы Тарасыча, разве назовешь его плохим, когда он пожалел совсем чужого человека, которого впервые увидел, не разрешил ему поднимать тяжелый шкаф? Но тете Насте говорить об этом он не стал, так как заранее знал, что ни ей, пи матери никогда ничего не докажешь.
Вскоре тетя Настя вытащила из духовки кастрюлю с пирожками и тут же усадила Антона за стол, велела ему есть пирожки, пока они горячие. Ее «фирменные» пирожки оказались, как всегда, вкусными, Антон их ел и похваливал. Это было приятно тете Насте, она сразу повеселела, стала расспрашивать, давно ли звонила его мать, как она себя чувствует в Ташкенте. А перед уходом даже дала Антону десятку, от которой он вначале упорно отказывался.
Проводив тетю Настю на автобус, Антон вспомнил, что утром забыл взять газеты, и на обратном пути открыл почтовый ящик, где среди газет обнаружил белый продолговатый конверт, на котором было аккуратно написано: «Антону». Он тут же, не входя в лифт, нетерпеливо надорвал конверт и прочитал совсем коротепькое письмо: «Жалко терять людей добрых, но мы часто их теряем. Так уж устроена жизнь... Завтра я улетаю па Север, и мне хотелось бы еще раз вас увидеть. Если сможете и будет желание меня проводить, приезжайте в пять часов вечера в Шереметьево. Арина».
Антона расстроило письмо Арины, он поднялся к себе в квартиру и какое-то время неприкаянно бродил из ком-паты в комнату, лихорадочно думая, как ему поступить. Первым его желанием было отговорить Арину от поездки на Север, любой ценой удержать ее от этого шага. Вполне вероятно, что Арина и едет-то туда не по своей воле, может быть, доведенная до отчаяния мачехой, она вынуждена без любви выходить замуж за какого-нибудь пожилого капитана дальнего плавания, этакого бывалого морского волка, который ни на минуту не выпускает изо рта причудливо изогнутой трубки. А вот оп возьмет и поломает сей неравный брак.
Правда, Антон понимал, что сделать это не так-то просто, ведь Арина ему не жена и не невеста, она может его и не послушаться. Выходит, чтобы ее задержать, ему надо на ней жениться. Ну что ж, лишь бы она согласилась, а он хоть сейчас готов на это. Вот завтра прямо из аэропорта увезет ее к себе, а на другой депь они пойдут в загс и встанут на очередь. А когда вернется мать, сыграют свадьбу. Конечно, мать вначале всполошится, будет кричать, плакать, грозиться, что выгонит его из дому. Больше всего станет пугать по линии материальной, мол, как же он будет содержать себя и жену на свою стипендию, когда ему одному ее не хватает. Дескать, он, бессовестный, собирается посадить на шею бедной матери еще и жену. Но насчет этого мать может не беспокоиться, он и сам сумеет заработать на семью. Скажем, пойдет опять к тому же Тарасычу и обо всем с ним договорится. Ведь сегодня за четыре часа он получил шесть рублей, а если ему по столько подрабатывать через день, то за месяц у него набежит девяносто. Да плюс еще стипендия. Кстати сказать, когда Наталья выходила замуж, мать тоже сперва рвала на себе волосы, была против ее брака, а затем смирилась и даже вон укатила за тридевять земель нянчить внучку.
Рассуждая так, Антон уже видел себя женатым, представлял, как они с Ариной выходят под вечер из дому, направляясь в театр. На Арине темно-вишневое длинное платье, из-под него белыми зайчиками выглядывают модные туфли, сам он в новом черном костюме, белой рубашке и галстуке в косую полоску. Мать, провожая их, улыбается, на ходу расправляет складку на платье Арины. Взявшись за руки, они выходят из подъезда и, минуя пятачок, слышат шушуканье в «народном собрании»: «Гляньте, гляньте, какую жену сыскал себе сын Аверь-яновны!.. С виду парень ничего особенного, а высмотрел прямо красавицу. Видать, губа у него не дура...»
Но потом Антон спохватывается, что ничего подобного пока нету, что это всего-навсего его пустой вымысел, а в жизни все обстоит иначе, в жизни Арина завтра улетает на Север, и, конечно, никто ее туда силой не гонит, она сама рвется в край безмолвных снегов, с радостью торопится к знакомому пилоту-полярнику, молодому парню в фуражке с золотым крабом, очень красивому в своей летной форме, за которым любая девушка готова ринуться хоть в космос. Вот именно этим и объясняется столь поспешный отъезд Арины, ее желание покинуть Москву.
И Антон, доселе бродивший по квартире, вдруг останавливается перед зеркалом, долго и мрачно смотрит на свое отражение и недовольно морщится: ничего привлекательного в его лице не было. Глаза глуповато-восторженные и словно бы подернуты сизой дымкой, короткий прямой нос книзу слишком расширен, губы не в меру полные и одна толще другой, а волосы неопределенной окраски, сестра Наталья, надо полагать, издеваясь над ним, называет этот цвет какими-то нерусскими словами: «пепель-блёнд». Ясное дело, с таким заурядным лицом он не мог понравиться Арине, оттого она и не давала о себе знать целых две педели.
Ну что тут поделаешь, не биться же ему теперь головой о стенку. Да это и не поможет, все равно, как говорится, насильно мил не будешь. Вот только обидно, что из-за Арины он добровольно обрек себя на каторгу, столько вечеров проторчал дома. Выходит, наперекосяк пошла его свободная самостоятельная жизнь, и ни к чему ему было радоваться отъезду матери. Да будь она дома, он не попал бы в эту историю, при матери не поехал бы разыскивать Арину по вокзалам, не привел бы ее в два часа ночи в свою квартиру. А теперь, оказывается, он еще должен ее и провожать. Ну не смешно ли? Все две педели она где-то скрывалась, а накануне отъезда изволила появиться, оставила писульку: проводите меня, пожалуйста. Странно, зачем ей это нужно, что от того изменится, если он на прощанье ей помашет рукой из стеклянного колпака аэровокзала?
И все-таки Антон намеревался проводить Арину, хотя и понимал, что в этом не было никакой нужды. Ну кто ему Арина? Жена? Невеста? Давняя хорошая знакомая? Нет, к сожалению, всего-навсего случайная девушка, с которой он посидел один вечер в кафе, а потом привез ее к себе в квартиру и выпил с ней чаю на кухне. Так с какой же стати, казалось бы, тащиться ему в Шереметьево, провожать чью-то будущую жену? Но тут разум его был бессилен, Антон чувствовал, что не мог он препебречь возможностью еще раз увидеть Арину.