Сдав рацию в ремонт, прапорщик Дымарь отпустил «газик». Ефрейтор Сурков с тоской посмотрел, как взвилась пыль за колесами машины, и вздохнул: семь верст киселя хлебать по прихоти старшины ему совсем не улыбалось. Тем более, что мизинец на правой ступне еще с вечера распух от неловкого удара по мячу. Теперь палец давал о себе знать при каждом шаге. Угораздило же гонять футбол босиком!
Кислая физиономия Суркова Дымарю не понравилась.
- Кто пешком не ходит, тот не пограничник,- изрек прапорщик и добавил в утешение: - Берегом идти - не по шоссе топать. Озоном подышим, жирок растрясем.
Длинному и худому Суркову растрясать было нечего. Закинув пустой вещмешок за плечо, он нехотя поплелся за старшиной, стараясь не наступать на правый мизинец.
Утреннее море расстилалось широко и плоско. Оно еще не успокоилось после ночного шторма, но волны, раскатываясь на пляже в тонкие языки, уже добегали до прибойной черты, обозначенной на песке тростниковой трухой. В трухе поблескивали кусочки янтаря - прозрачные и матовые, бледно-желтые и совсем красные ... Сурков забыл про сильную боль в мизинце, подбирал кусочки покрупнее, и очень скоро карман комбинезона заметно оттопырился. Все, кто служил на прибрежной заставе, умели шлифовать морской камень, делали из него наборные авторучки, мундштуки, низали бусы для сестер и невест. Куски корявые и ни на что не годные шли у Суркова под паяльник вместо канифоли.
Море выбрасывало не только янтарь, но и все, что теряли с нем люди. Как всегда после шторма, склоны дюн были усеяны кусками пробки, обрывками капроновых тросов, бутылками всех форм и размеров, рваными пляжными туфлями, элетролампами с проржавевшими цоколями, желтыми обломками пластиковых ящиков с датских сейнеров. В шторм море очищалось от мусора, срывало с себя путы сетей и тросов, словно взбунтовавшийся Гулливер лилипутские нити.
То тут, то там, точно яйца диковинных птиц, торчали из песка стеклянные, пластиковые, алюминиевые шары. Из кухтылей - поплавков рыбацких сетей - можно было составить целую коллекцию: финские, польские, датские, шведские. Пару таких шаров Дымарь положил на дно сурковского вещмешка - пригодятся для буйков солдатской купальни.
Поймав насмешливый взгляд Суркова, Дымарь едва не вспылил.
«Ах ты, чистюля выискался! Смешно ему, как старшина добро собирает. Тебе двадцать лет, а поди ни одной вещи руками не сработал?! Молоток хоть один выточил? Табурет сколотил?.. Всю жизнь на готовеньком, за папой и мамой да на государственном коште. Сам бы ты попробовал кухтыль отлить. Понял бы: вещь, если в нее труд вложен, пропадать зря не должна...»
Тростниковая труха зло хрустела под салогами. Ночной дождь исчез в песке, оставив следы - рябинки. Сколько ж дождей ушло в этот песок за годы службы? Дымарь вздохнул, снял фуражку, взъерошил примятые волосы... Сурков приотстал и теперь нагонял его, слегка прихрамывая.
«Вот ходок, уже ногу стер... И призывают же таких на границу!»
Прапорщик молча двинулся дальше тем мерным бесшумным шагом, каким привык ходить по дозорной тропе.
По левую руку шумело и переблескивало на солнце море, по правую вздымались бугры бурых дюн, поросших стрелолистом и сосняком. На самый высокий и крутой холм карабкался дельтапланерист, влача за собой пестро раскрашенные крылья. Ему помогала девушка в шортах. Сурков проводил парочку завистливым взглядом. Тяжело нести службу в курортных местах: одни отдыхают, купаются, парят на дельтапланах, а другие... Уж лучше бы забросила судьба в горы, в тундру, в тайгу... Ефрейтор поддернул лямку вещмешка с дурацкими кухтылями и зашагал быстрее. Не опоздать бы к обеду.
Чтобы не обходить мыс по кромке, Дымарь срезал угол. Но едва он взобрался на дюну, как замер, долго и пристально вглядываясь в море. Влез и Сурков, осыпая вниз песчаные ручейки, глянул туда же, куда смотрел прапорщик, и тихо присвистнул. Посреди бухточки кренилось на правый борт длинное судно. Нос его вспарывал прибрежную отмель. Палуба сухогруза была пустынна. Не появился никто и на кормовой надстройке с белой полосатой трубой.
- Грек,- определил Дымарь по маркировочной раскраске трубы.- Видать, штормом занесло.
Прищурившись, Сурков разобрал над крылом мосгика иноязычные буквы. Несмотря на ясный день, по бортам горели красный и зеленый огни. От безводного судна посреди пустынной бухты веяло чем-то недобрым.
Прапорщик прикинул расстояние до берега от форштевня! получалось метров триста - четыреста.
- Плавать умеешь?
- Держусь вроде,- неуверенно пожал плечами Сурков.
- Умеешь или «держусь»? - строго переспросил Дымарь.
- Умею,- подобрался парень.- А чего тут плыть! Море по колено.
- Море есть море. Я на море срочную служил... Шуток оно не любит...