Старик умер через два дня, поздней ночью, когда все спали. Рабыня, персиянка-Фатьма перед рассветом неслышно вошла к нему узнать, не нужно ли чего. Увидев застывшее лицо с открытыми глазами, закричала истошно.
Сразу же поднялся весь дом. Запылали, заметались по двору между юртами смоляные факелы. Оранжевые языки пламени с черными хвостами копоти выхватывали из темноты испуганные лица мужчин, суетливые фигуры женщин, закутанные по самые глаза, конские и верблюжьи морды.
Проснулись под своим навесом и невольники.
- Что у них? - хриплым голосом спросил Ивашка, испытывая затравленность, как в ночь камланья.
- Уж не нападение ли волков? - с тревогой высказал догадку Данилка. - Будут глотки рвать друг другу, кровищей землю зальют, а нам, глядишь, - новые хозяева.
Татарин прислушался к голосам, причитаниям, заунывным словам молитв, - и вдруг попятился от Ивашки, как от чумного, даже руками замахал.
- Ты чего, скаженный? - вскрикнул Ивашка и оглянулся на Данилку, ища поддержки; но тот смолчал, смущенно отведя взгляд. По лицу его Ивашка понял, что снова пришла к нему беда, и крикнул с отчаянием:
- Да скажите хоть!..
Данилка тронул темными пальцами кожаную ладанку у себя на груди, будто проверяя, тут ли, и ответил хмуро:
- Старик помер.
- А заболел, когда тебя в море поймали, - зло зашипел татарин. - Ты несчастье принес, ты!
«Вот оно что, - леденея, подумал Ивашка. - Лежит дорога, через тое дорогу лежит колода... Все сбывается....»
Он забился в угол, умолк, тараща испуганные глаза на мелькание теней во дворе, ожидая самого худшего...
Налетел ветер, затрещал тряпками на юртах. Был он холоден, нес запах близкого снега. «Вот и зима идет, - с неизъяснимой тоской подумал Ивашка. - Наши белковать, соболевать в лес пойдут. А тут и деревца чахлого не увидишь - камень один, глина, да песок сыпучий...»
Ходжа Нефес стоял на коленях перед мертвым телом отца и читал молитву. Слова были знакомые, много раз сказанные над чужими могилами, и не мешали думать. Виделся ему отец живым, крепким еще, уверенно сидящим в седле. Ехали они рядом по весенней степи: по ярким огненным макам, по шелковистой зеленой траве, медленно распрямлявшейся позади, в их следе.
- Аллаху угодно было сделать землю такой, какая она есть, - говорил отец, оглядывая цветущую равнину. - Ласкающая взор весной, летом она вселяет уныние и рождает печаль, зимой напоминает о неизбежной смерти, ожидающей каждого. Но нет предела доброте всевышнего: он создал чудо из чудес - воду. Она одна способна даже в лютый летний зной возвращать земле весеннюю молодость.
За узкими окнами, в которых не было ни стекла, ни бычьих пузырей, а только, тонкая вязь паутины трепетала на сквозняке, начинался рассвет. Ходжа Нефес зримо представил себе пыльную дорогу, которая ведет в гору, к кладбищу вокруг усыпальницы Ибрагима-Асхаба, сподвижника пророка. По той дороге скоро понесут отца, по обычаю запеленатого саваном. Так он хотел, для этого и велел везти себя сюда, в пустой поселок, давно оставленный людьми. Оставленный... А ведь Садыр лежит по эту сторону одной из четырех стрел, выпущенных с холма Ибрагимом-Асхабом. Говорят, опустив лук, он произнес тогда: «Здесь будет моя земля, и я оставлю ее вам, люди. Кто живет на земле, ограниченной упавшими стрелами, тот пойдет в рай: я буду просить бога простить его грехи». Вакуф святого и впрямь был божественной землей: журчала вода в арыках, густая тень падала от плодоносных деревьев, брошенное в борозду зерно прорастало споро, колос наливался густой. А что стало теперь?
Ходжа Нефес опускает глаза, смотрит на морщинистый, уже просветленный мертвенной белизной лоб отца. Где-то здесь, в этих- морщинах, прячется таинственная надпись - слова судьбы. Теперь-то он знает, как сложилась жизнь отца. А если бы мог он прочитать эти надписи раньше, при жизни отца... Впрочем, судьбы все равно не изменить... Отец говорил ему:
- Нефес, ты единственный из нашего рода побывал в Мекке, прикоснулся к священному камню. К твоему слову прислушиваются правоверные. Но ты не сможешь жить на земле предков. Она умерла для нас. Но почему? За что нам такое наказание? За какие грехи Ибрагим-Асхаб наказал живших в его вакуфе? Почему позволил людям хана Хивы отвести воду и обречь нашу землю на погибель?
Они стояли тогда на скалистом берегу. Море было неспокойное: горбилось, пенилось, пушечным гулом обрушивалось на прибрежные камни.
У них под ногами - оба знали это - лежал подземный храм с резными изображениями животных, таинственными письменами, погребальными нишами. Храм можно было увидеть только с моря, но никто не проплывает у этих опасных берегов. А сверху лишь каменная ограда вокруг круглого отверстия, через которое светит внутрь полуденное солнце, напоминает о том, что люди когда-то останавливались здесь надолго.
Отец и сын думали об одном и том же. Почему людям приходится уходить с насиженных мест? Птицы возвращаются к местам гнездовий. Дикие звери бьются смертным боем за право охотиться на своей земле. А человек... Даже самые древние старики не помнят, чтобы кто-нибудь приходил молиться в этот мертвый храм. Но ведь он был нужен, не ради же забавы врубались безвестные строители в каменную скалу...