Лосятник

- Ну как? -спросил я. - Завтра сходим сюда? Утро у меня свободно.
Ответа не было... Я оглянулся... 'Пенин брел шагах в
полсотни позади, как-то устало горбясь. Я подождал его.
- Очень хорошо было сегодня. А за Барином быстренько надо... а то стрелять не придется... Но охота была прекрасная!
Пошли дальше... А тут кусты, березки протягивают ветки на тропу. Идешь, отводишь их, отводишь... Прошли метров двести... Я обернулся. Пенина, как говорится, не было в поле зрения. Сел я на кочку, подождал. Пенин подошел с вопросом:
- Зачем нам идти так быстро?..
А я-то считал, что еле плетемся... Умерил я шаг, чаще оглядывался... Горько стало у меня на душе. Пенин! Такой ли он был!
Утром следующего дня Пенин заявил, что будет подкарауливать лосей у водопоя. «Хоть погляжу», - сказал он, а пулевые патроны оставил в патронташе. {Позже-то он признался, что мечтал убить лося.)
Я, конечно, чувствовал, что «хоть погляжу» - это ширма. Так что же, пресечь «преступные замыслы»? Это было бы нетрудно: заявить бедному Александру Ивановичу, что «не потерплю...», и он подчинился бы безусловно. Еще бы, такой деликатный... Нет, я сделал вид, что ничего не подозреваю... Ведь что оставалось Ленину? Что оставалось ему в его охотничьей жизни? Здесь, у меня, он поохотится как может. Но это же исключительный случай, что он получил отпуск вовремя, что смог добраться наконец, что было к кому приехать. Вот уже больше двух недель мы с Фомичом стараемся осторожно втянуть гостя в ходьбу, в охоту, а пользы, результата нет. Так подорвала его московская напряженная сидячая жизнь. Как не простить ему «грешные мысли»? Да ведь и бочагов-то десятки... Как угадает он, где ждать? Нет, не убить ему лося...
Пенин спрашивал у Фомича, когда верней можно встретить лося на водопое. Тот отвечал неопределенно, что вроде бы замечал лосей у воды на восходе... И стал Пенин вставать затемно и уходил тропой по Сойме. А там он как будто приметил местечко «посещаемое»... И хорошие были там кусты, чтобы прятаться. Высиживал он там зори, терпя, по его словам, «как настоящий охотник», нападения несметных комаров и мошек. Потом уходил подальше в сторонку, разводил костер и пил чай тоже «как заправский охотник». Рассказывал он мне, что несколько раз слышал треск на другом берегу, - значит, лоси подходили... И сиял!
Для разнообразия изредка ходили мы с ним на птиц. А глухарята стали с матку и больше, строже стали к подходу охотника. И Пенин признавался, что подойти к глухарю под лай не проще, чем стрелять птицу из-под легавой, иногда даже много труднее, интереснее...
...Близился конец его отпуска. Однажды, когда мы с ним возвращались с охоты не спеша, на одном из привалов получился у нас невеселый разговор. Нежданный потому, что Пенин сам решил признаться в своей преждевременной старости.
Это был первый случай, когда он заговорил без улыбки, без подшучивания над собой, А ведь, по существу, ему и всегда было не до улыбок.
- Вот, Василий Иванович, отпуск прошел, а мне так и не удалось хоть мало-мальски подтренироваться... Не стал я ходоком не то что таким, как вы, но даже и наполовину, на треть таким. Правда, ноги теперь почти не болят от ходьбы... Но ведь дело-то не в них, а в сердце. Не хотел я признаться, да уж ладно. Не быть мне охотником, когда чуть что, чуть устал - и боли, сердцебиение...
Ну, возражал я, настаивая на возможной эффективности лечения... А у самого у меня сердце сжималось от сочувствия...
Самые последние свои вольные дни Пенин отдал лосиным водопоям. Оказалось, он сидел-то, сидел, подкарауливая зверя, но кроме этого не ленился и ходить вдоль Соймы, изучая, насколько «любят» звери каждый бочаг, ну и узнал, что действительно есть «любимые бочаги», даже один - «особо обожаемый». Там он и стал «нести свои сторожевые вахты», как определял он сам. До отъезда в Москву оставалось ему три дня...
И вот вернулся Александр Иванович веселый и сияющий.
- Василий Иванович! Ура! Удача!
«Ох, - подумал я, - убил он все же лося!»
- Так что же? - спросил я. - Надо идти туда, освежевать?
- Что вы, что вы! Некого освежевывать! А как хорошо-то было! Сейчас расскажу по порядку! Не зря я изучал и читал «визиты» лосей! И вот сегодня не на самом обширном бочаге, а на самом глубоком проявилось лосиное обожание. Наверно, потому, что он сильно оброс кустами. И, как я вызнал, подход лосей был всегда с другого берега, а не с того, где наша тропа. Сидел я, сидел от предрассветных сумерек до полного дня. Потом как я всегда делал, так и сегодня: ушел в лес, костер, кулеш - завтрак! Но посуду грязной я никогда не оставляю...-Тут у Ленина даже перехватило дыхание.- Ну... стал я мыть котелок в бочаге, сижу на корточках... Вдруг прямо против меня зашумели кусты... и огромная горбоносая голова с изумительными лопатами высунулась... глядит на меня! Я замер... даже руки онемели... Такое величественное!.. Но зверь недолго любовался мной и моим котелком... Он торжественно, не спеша повернулся- и только кусты затрещали!.. Возможно, ему не понравилась форма моей бороды - у него-то самого бородка совсем иного фасона, - а может быть, он подумал, что я здесь воду замутил, а в другом месте он найдет почище... - Пенин смеялся, ликовал. - Видел я, видел, поймите, видел чудо природы среди самой природы! Вот какая великолепная удача!
- А не пожалели, что ружье осталось у костра? - спросил ядовито я. Признаюсь, была в моем вопросе нотка насмешки.
Но он, можно сказать, бросил меня на обе лопатки: - Что вы! Что вы! Ружье рядом лежало - разве можно его оставить у костра! Да разве ж я, такой счастливец, стал бы стрелять в это дивное диво!.. Счастье, счастье! На всю жизнь воспоминание!
Был счастлив и я, доставив хорошему человеку такую огромную радость, такое светлое и богатое воспоминание!

Василий Казанский

Серия: Интересные рассказы