Лебединка

- Как в молоке утонули! Правда, папа?
- Ну, если это молоко, то, слава богу, жидкое. Кто-то сливки снял, а водой разбавил. Идти-то все же можно, не натыкаясь на изгородки.
Туман туманом, но Павел Иванович решил не идти деревенской улицей - как бы не заметил их вор: не пойдет к жерлицам, вот и не удастся поймать его. Ведь Ире и папе хотелось спрятаться на берегу Лебединки и захватить «злодея». Вместо улицы решили пробраться берегом озера, где вереница бань, по старине - почти у каждого хозяина своя. После бань вдоль озера - немалая луговина, а на ней сенные амбары. В них заозеры кладут сено с этой луговины, да и с лесных покосов.
Было довольно светло - светила полная луна, но на земле в тумане виделось все очень смутно; правда, тропка под ногами темнела явно. Да видны были и бани, которые стоят вереницей, а в конце банной «улицы» собрались кучкой. Когда рыболовы шли уже между баньками, впереди, со стороны луга, послышались шаги.
- Подожди, Ира. Не будем показываться, станем за углом, - шепнул отец.
В этот момент на тропке показался человек. Шел он, пригнувшись под огромно-объемистой ношей. Поравнялся с рыбаками, Ира узнала его:
-  Дядя Яша! Что это вы ночью сено тащите? Я подумала, медведь огромный.
Ира знала этого молодого колхозника, Якова Мишина, и считала его добрым знакомым, как всех в деревне, особенно тех, кто по возрасту недалеко ушел от нее. Она легко узнала Якова - он всех мужиков в Заозерье крупней.
- А ты, Ира, чего ночью бродишь? - буркнул он, прибавя шагу и осыпая девушку сенной трухой.
- Папа, папа! Да это же Яша! - звала Ира, словно он обрадовался бы, узнав, что встретились с Яковом Мишиным.
А папа успел спрятаться от встречи в предбаннике. Он прошептал:
- Замолчи, Ира! Молчи! Иди сюда, я тебе скажу... Она нырнула в дверь. Удивленно, но тоже шепотом
спросила:
- Что? Что?.. Зачем ты спрятался?..
- Ира, это кража. Яков таскает сено из колхозного амбара к себе...
Ира, пораженная, молчала... потом прошептала, хотя вор уже ушел далеко:
- Надо Ивану Алексеевичу сказать... сено же колхозное...
- Надо-то надо... но... Придется подумать... - отвечал отец. И спохватился: - Ира, мы встали ночью не Яшку с сеном ловить. А жерлицы?
Ну конечно же они должны были ехать на Лебединку.

Ира гребла, отец правил рулевым веслом. Туман скрыл обычные ориентиры. Поэтому плыли вдоль берега, который маячил сквозь муть. Завернули в Лебединку, ткнулись в гущу осоки возле жерлиц. А снимать их было рано - небо на востоке только-только стало розоветь.
Вышли рыбаки на берег, присели... А утро было прохладное, сырое... Развести костер? А вор увидит!.. Да черт с ним! Не зябнуть же! Славно посидеть у огонька в ожидании клева! Весело глядеть, как он пляшет по дровишкам, как в тихом, неподвижном воздухе искры взлетают то малыми артельками, то снопами. Ира очень любила костер, но теперь и ее, и отца не радовали ни красота бойкого огня, ни ожидание того, как завертятся, замотаются жерлицы и побежит с рогаток леска, увлекаемая схватившей живца рыбиной... Изредка отец и дочь перекидывались словами, да не о красоте зари, мутно-розовой сквозь туман, не о тайных силах леса, все смелее выступающего суровой тьмой в изменчивом свете наступающего утра. Неприятная встреча подорвала доброе настроение обоих, загасила охоту к легкому, веселому разговору.
- Может быть, про Якова промолчать, Ира? А то Яков как бы не сделал нам какой-нибудь гадости...
- Ну как можно так! - горячо возражала Ира.- Ну что ты говоришь!
...Отец пошел в лес, принес еловых сучьев, сушину-ольху.
- Ты права, Ира... Он все равно уверен, что скажем... Да! Невеселый был тот костер!..
А утро сияло, красивое, бодрое! Заря казалась нежно-розовой. Розовела еще полоса неба над лесом, а выше оно постепенно желтело, потом зеленело и наконец в выси становилось голубым... Стало уже так светло, что жерлицы виднелись ясно.
Было тихо-тихо... Но туман спокойно и легко шевелился, медленно плывя над рекой... Лес на противоположном берегу казался черным, непроходимым... Вот засияли заостренные вершины елей - они первые увидели солнце, поднимающееся над землей...