- Ну и спи, - огрызнулся Данилка. - За тебя небось выкуп придет, домой поедешь. А нам еще скитаться по белу свету, не знамо, где головы сложим. Может, во веки русской речи не услышим.
Татарин завозился, засопел, но не сказал больше ничего.
Осмелев, Ивашка сел, придвинулся к Данилке.
- Слышь, ты скажи мне, что за люди они, туркмен-цы? Этот, хозяин, что со шрамом, кто он?
- Люди как люди, нехристи только. На море рыбалкой промышляют, в степи - охотой, торгуют, чем доведется, овец держат, верблюдов этих, коней. От набегов страдают и сами грабят. Бусу нашу летом на берег выбросило. Так они все начисто забрали, а людей полонили. Нас вот с татарином оставили. Остальных на базар угнали. Продадут, себе, что надо, купят. Бывает, конечно, голодом сидят. Всяко живут...
- А хозяин как?
- Что хозяин? Хозяин как хозяин. Спасибо, вольным держит, без цепей. А продаст тебя на хивинском базаре, угонят на край земли, прикуют снова к наковальне, будешь молотом махать. Забудешь свои Имо-чинцы, какие они есть.
- А я сбегу, - горячо возразил Ивашка.- С Невьянского завода сбежал, море переплыл, а по суху и подавно уйду.
- «По суху», - передразнил Данилка. - Тут такая сушь - дня не пройдешь: волки не задерут, так от жажды сдохнешь. А идти надо сотни верст до русской-то земли.
-Дойду, - убежденно сказал Ивашка.
- Пустобрех ты, - беззлобно обругал его новый знакомый. - Давай-ка спать. Верно татарин говорит: утром поднимут рано, будем колодцы чистить, юрты ставить. Старик-то, слышь, не хочет дальше идти - здесь, говорит, помру.
Ивашка было снова лег, но при этих его словах поднялся на локтях, спросил:
- Что за старик? Это которого давеча в дом внесли?
- Он самый. Отец Ходжи Нефеса, хозяина нашего. Плохо ему стало, занедужил. А они тут раньше жили, вроде имение, что ли. Ну, потом за провинность хан Хивы приказал канал перекрыть. Посохло все. Они и стронулись с этого места. Теперь, когда худо ему стало, приказал старик вернуться. Говорят, Ходжа Нефес гонцов послал - не то за лекарем, не то за колдуном. Порхал называется. Татарин говорит, злых духов изгоняет
Притих Ивашка, задумался. Уже похрапывал тихонько Данилка, ворочался, бормотал во сне татарин. А Ивашка все лежал с открытыми глазами, смотрел на крупные звезды, вспоминал деревню свою лесную, матушку, брата Оську. Доведется ли свидеться когда? Ох, велика, оказывается, земля! Занесет судьба - не найдешь дороги к дому...
Туркмены тоже не спали. Мужчины сидели у костров, говорили вполголоса. Ивашка догадался: ждут пор-хана. И в самом деле, вскоре послышался топот коней. Вскочили, залаяли собаки. Туркмены прикрикнули на них - собаки покорно легли.
К дому подъехали трое: один - щуплый, невзрачный на вид - был явно гостем, к нему подошел с почтением Ходжа Нефес, сам принял коня, потом передал повод кому-то и повел порхана к костру, усадил на кошму. Несколько парней побежали за стариком, под руки вывели его во двор и отошли, оставив вдвоем с порха.чом. Старик сразу лег. Гость потрогал его лицо, нагнулся, пошептал что-то. Распрямившись, закинул голову к небу, застыл, только редкая бороденка вздрагивала. Туркмены тоже замерли, опасливо глядели на него со стороны, и огонь зловеще играл на их напряженных лицах.
Ивашка опирался на один локоть, рука заныла, но переменить положение он не решился. С трепетом во все глаза смотрел на колдуна.
А тот взял свою торбу, порылся в ней, вынул глиняную миску, покрошил в нее сухую траву, поджег головешкой; сизый дымок порхан сдувал на лежащего старика, который глухо покашливал, но терпел, не отворачивал лица. Когда трава в миске совсем сгорела, порхан неожиданно вскрикнул, так что все наблюдавшие вздрогнули, и ударил по туго натянутой на обруче коже - дробно, с перестуком, все быстрее, быстрее...
Проснулись Данилка с татарином. Оба смотрели, тараща спросонья глаза, не понимая, что происходит.
- Страх-то, - прошептал Ивашка.
Ему не ответили.
